Эпопея любви

Внезапно все стихло, погасли факелы над алтарем и наступила полная темнота. Охваченные суеверным страхом девушки опустили головы, а когда подняли глаза, увидели, что королева медленно спускается по ступеням алтаря.

Потрясенные фрейлины, с трепетом в душе, рожденным смешанным чувством ярости, желания отомстить и мистического ужаса, толкая друг друга, кинулись к главному входу, торопясь занять место, указанное им королевой.

Там они затаились с кинжалом в руке.

XVII. Монах и новобрачные

Прошло двадцать минут. Порывы ветра, свистевшего в монастырском дворе вокруг огромной церкви, заставляли почувствовать, какая глубокая тишина царила внутри. Весь вечер над Парижем сгущались тучи, и вот буря, кажется, пришла.

Пробило одиннадцать, потом полдвенадцатого. К главному алтарю подошел мужчина и зажег четыре свечи, две справа и две слева от дароносицы. Мужчина был бледен и ступал нетвердо. Обернувшись, он увидел королеву, замершую в молитвенной позе.

— Мадам… — прошептал он.

Королева не отзывалась, и мужчина, коснувшись ее плеча, произнес:

— Екатерина!..

Королева подняла голову, взгляд ее был страшен.

— Рене… — проговорила она. — Все готово? Астролог Руджьери (а это был именно он) умоляюще протянул к Екатерине руки:

— Мадам, мне кажется, я вижу ужасный сон. Вы пощадите его, правда? Пощадите, моя королева! Пощадите нашего сына!

Екатерина встала с колен.

— Рене, — обратилась она к астрологу, — клянусь Богом, что слышит нас, сегодня я хотела его спасти… я расспросила Алису… и вырвала у нее признание… Правда ужасна, мой друг. Деодат не только знает, что он — мой сын, но и не держит язык за зубами. Алиса де Люс знает мою тайну, а откуда ей все известно? Конечно, от Деодата… Если я позволю им ускользнуть, Бог знает, что они попытаются сделать, владея такой тайной? Нет, Рене, тут уж не до жалости… Ты и сам знаешь, что он приговорен… помнишь, тебе было видение: мертвый Деодат с раной в груди?

— Да, видение, видение мятущегося разума, — произнес Рене Руджьери, стуча зубами. — Пощадите, мадам! Давайте я уеду с ними… буду следить…

— Замолчи, Рене… Слышишь, стучат… у того входа.

— Нет! Это лишь раскаты грома!

— Иди открой!

— Екатерина! Ведь он — плоть от плоти и кровь от крови твоей! Пощади!

Астролог бросился на колени, но Екатерина наклонилась, взяла его за руки и с удесятеренной силой заставила встать.

— Жалкий безумец! — проговорила она. — Хочешь, чтобы я принесла в жертву твоей слабости все, что имею: честь, славу, могущество, корону?.. Берегись!

Руджьери в отчаянье воздел руки к мрачным церковным сводам.

— Иди же открой! — холодно приказала королева. Неверным шагом, натыкаясь то на решетки хоров, то на массивные резные колонны, астролог двинулся к дверям. Он открыл, и на пороге появился высокий монах. Капюшон рясы был низко надвинут на глаза монаха. Войдя, он обернулся к Руджьери. Астролог смотрел на вошедшего безумным взором, пребывая в полной растерянности.

— Куда мне идти? — медленно спросил монах. Руджьери вытянул руку в направлении главного алтаря и без выражения, голосом, в котором не осталось ничего человеческого, произнес:

— Туда… она ждет тебя, палач!

По телу монаха пробежала дрожь, а Руджьери попятился, не отрывая глаз от лица вошедшего, и выскочил из церкви. Монах услышал душераздирающий, жалобный стон астролога, стон, перекрывший раскаты грома. Блеснула молния и осветила удаляющуюся фигуру Руджьери; он шел, шатаясь, вцепившись руками в волосы, не переставая глухо стонать, словно заклиная кого-то.

Тогда монах прикрыл дверь, отбросил назад капюшон и подошел к главному алтарю. Екатерина не сделала ему навстречу ни шагу, но, когда он приблизился, произнесла:

— Вы здесь, маркиз де Пани-Гарола, я рада. Вы верны слову, сильны в любви и сильны в смерти. Добро пожаловать!

Панигарола оглянулся на дверь и подумал: «Почему этот человек назвал меня палачом?»

— Маркиз, — продолжала королева, — вы свое слово сдержали. После ваших проповедей Париж кипит. Благодаря вам каждый приход словно пожаром охвачен. Не хватает лишь искры, чтобы весь город запылал. Спасибо, отец Панигарола… Теперь я выполню обещанное. Здесь, через минуту, вы увидите женщину, которую любите…

— Алису! — воскликнул монах, содрогнувшись всем телом.

— Она будет в вашей власти, увезите ее, маркиз! Отдаю Алису вам. А что касается вашего соперника, ненавистного Марильяка… возьмите, это убьет его.

Королева протянула монаху вчетверо сложенную бумагу.

— Письмо Алисы! — взревел Панигарола, выхватив лист. — Конечно! Я понял! О, вы великая и грозная королева. Ведь он любит ее, боготворит. Такое письмо убьет его не хуже, чем пуля в сердце.

— Итак, мы обо всем договорились? Вы покажете письмо Марильяку? Он прочтет его?

— Конечно, конечно.

— И тогда вы увезете Алису. Вы сумеете утешить ее… она поверит вам… я говорила с ней, маркиз… знайте, у нее нет ненависти к вам! Вас уже ждет карета, видели, около церкви?

— А он… он тоже сюда придет?