Эпоха тьмы (ЛП)

Под урчание антигравитационного поля «Грозовая птица» опустилась на палубу. Теплый воздух встретился со стылым от пребывания в вакууме металлом; крылья и блестящий корпус корабля мгновенно обледенели. Из носовой части десантно-штурмового корабля под шипение пневматики опустилась рампа, и Рогал Дорн вышел на слепящий свет. Он сиял, свет отражался от шлифованного золота доспехов и играл на рубинах, зажатых в когтях серебряных орлов. С его плеч ниспадала черная с красной подкладкой мантия, расшитая узорами цвета слоновой кости. Люди в посадочном доке опустились на одно колено, и палуба загудела от одновременного удара тысяч колен. За примархом, словно тень за солнцем, шествовал Иактон Круз в призрачно-серых доспехах.

В конце темно-красного строя стражников стояли три коленопреклоненные фигуры. Они были в таких же глянцево красных доспехах, как и другие, склоненные лица скрывали тускло-серебряные маски — хранители ключей безымянной крепости. Круз был одним из немногих, видевших их лица.

— Аве, преторианец! — провозгласила одна из фигур гулким механическим голосом. Остальные коленопреклоненные эхом подхватили приветствие.

— Отведите меня к летописцу Соломону Воссу, — приказал примарх, заглушая гаснущее эхо.

Когда дверь камеры отворилась, человек писал. Светосфера у него над головой создавала круг тускло-желтого света, за пределами которого все, кроме импровизированного письменного стола и самого человека, утопало в темноте. Худые плечи склонились над листом пергамента, перо в тонкой руке со скрипом выцарапывало черные слова. Он даже не вздрогнул.

Рогал Дорн вошел в камеру. Он снял доспех и остался в черном табарде, схваченном на талии золотым плетеным поясом. Казалось, что темные металлические стены камеры раздвигаются от одного его присутствия. За ним следовал Круз, по-прежнему облаченный в серые доспехи.

— Соломон Восс, — мягко позвал Дорн.

Мужчина поднял глаза. У него было приятное плоское лицо с гладкой кожей и морщинками вокруг глаз. Стального цвета волосы, собранные сзади в хвост, рассыпались по грубой ткани, прикрывавшей спину. В присутствии примарха многие люди едва могли вымолвить слово, а этот лишь кивнул и устало улыбнулся.

— Привет, дружище, — сказал Восс. — Я знал, что кто-нибудь да придет. — Его глаза скользнули по Крузу. — Однако ты не один, как я вижу. — Круз уловил презрение, скрытое в словах, но его лицо осталось бесстрастным. Восс пристально разглядывал легионера. — Мне откуда-то знакомо твое лицо.

Круз не ответил. Разумеется, он знал, кто этот человек: Соломон Восс — автор «Предела просвещения» и свидетель первых завоеваний Великого крестового похода, лучший, по мнению многих, летописец эпохи. Круз однажды встречался с Воссом — очень давно, в другой жизни. С тех пор с ним много всего случилось, и воин был удивлен, что его постаревшее лицо вызывает у кого-то воспоминания.

Восс кивнул на гладкие серые доспехи Круза.

— Цвета и знаки легиона всегда были предметом гордости. Что означает этот однотонный серый? Стыд, быть может? — Лицо Круза оставалось бесстрастным. Когда-то такие слова разозлили бы его. Теперь в нем не осталось ложной гордости, которую можно было бы уязвить. Его прошлая жизнь Сына Хоруса, или Лунного Волка, осталась в далеком прошлом.

Дорн взглянул на Круза. Лицо примарха было непроницаемо, но голос звучал твердо:

— Он здесь, чтобы наблюдать, и только.

— Молчаливая рука правосудия. — Восс кивнул и вернулся к листу пергамента. Перо вновь заскрипело. Дорн придвинул к столу металлический стул и сел. Стул закряхтел под его тяжестью.

— Я твой судья, летописец, — негромко произнес Дорн. В его голосе зазвучали нотки, которые Круз никак не мог распознать.

Восс не ответил, продолжая выводить буквы. Задумавшись над словом, он тихонько присвистнул. Крузу показалось, что он видит чувства, отражающиеся на лице летописца: смесь опасения и вызова. Потом перо завершило строку затейливым росчерком, и Восс положил его на стол. Он кивнул подсыхающим словам и улыбнулся.

— Готово. Сказать по правде, я думаю, что это лучшая из моих работ. Льщу себя надеждой, что равной ей не найдется даже среди трудов древних. — Он повернулся и взглянул на Дорна. — Разумеется, ее никто никогда не прочтет.

Дорн слабо улыбнулся, будто не слышал последних слов, и кивнул на стопку пергамента на столе.

— Значит, тебе дали пергамент и перо?

— Да, — вздохнул Восс. — Хотелось бы сказать, что это очень любезно с их стороны, но я больше склонен думать, что они надеются впоследствии отфильтровать все это на предмет секретов. Видишь ли, они никак не могут поверить, что я говорю правду, но не могут и перестать надеяться, что именно это я и делаю. Информация о твоем брате, понимаешь ли. Я чувствую, как они ее жаждут. — Круз заметил, что при упоминании о брате лицо Дорна едва заметно напряглось.

— Тебя уже допрашивали? — спросил Дорн.

— Да. Но ничего серьезного. Пока. — Восс грустно рассмеялся. — У меня такое ощущение, что до этого было рукой подать. Пока они не прекратили задавать вопросы и не оставили меня тут. — Восс поднял бровь. — Твоя работа?