Эпоха пара

Ночь прошла спокойно, и после завтрака Санька со своими скаутами присоединился к разгрузочным работам. Таскали на берег мешки с селитрой, потом причальным краном, большим деревянным сооружением с поворотным колесом, внутри которого, как белки, ходили два местных «двигателя», подняли из трюма и со всеми предосторожностями перенесли на берег несколько металлических конструкций, части будущих механизмов. Как выяснил Санька, это были станки для мастерских, их строили рядом с водяной мельницей на впадавшей в пролив реке.

Во второй половине дня, закончив работы в Северном Ленинграде, шнява перешла к Институтскому острову, лежащему прямо посередине Питерского пролива в десяти километрах от берега. Пришвартовались к уцелевшему фрагменту набережной, на которой и стояло здание НИИ. До вечера разгружались, складируя груз прямо на мостовой, а уже в сумерках ректор пригласил адмирала отужинать с сотрудниками. Адмирал прихватил с собой и Саньку, который до этого так далеко на юг не забирался.

Бывший Институт генетики и биотехнологий занимал огромное трехэтажное здание девятнадцатого века с высокими потолками и большими арочными окнами. Как рассказал ректор, проводя по длинным коридорам гостей, перенос на новую планету произошел в самый разгар рабочего дня. Стоял солнечный, что по питерским меркам редкость, и теплый день, в институте было полно народа, как сотрудников, так и прибывших по делам посетителей. Приближалось время обеда, и из соседних школ к родителям прибежали дети-школьники. По набережной мчался поток машин, а в огороженном каменным забором институтском парке было тихо, пели птицы, в оранжереях работали садовники и ученые, ничто не предвещало внезапного изменения погоды.

Ветер поднялся совершенно неожиданно, буквально на ровном месте, все вокруг затянуло стеной поднятой пыли, как будто здание попало в центр воздушного смерча. Отключилось электричество, захлопали от сквозняка открытые форточки. Пробивающийся через пылевое облако солнечный свет приобрел какой-то странный розовый оттенок, и вдруг здание ощутимо просело, зазвенели лопнувшие стекла, где-то внутри попадали плохо закрепленные неустойчивые шкафы. Ветер стих, пыль осела, и институт оказался на острове посреди моря, как тогда подумалось людям внутри. Сколько таких историй наслушался Санька, но эта была самой удивительной. Обычно во всех рассказах перенос происходил ночью, во время внезапной бури.

Здание института, кусок набережной, парк и несколько развалившихся от старости на кирпичи соседних строений очутились на самом краю небольшого, заросшего лесом и кустарником острова. После первого пережитого шока, попыток дозвониться хоть в какую-нибудь службу спасения, подключения автономного генератора и проверки сигнала на радиоприемниках и в телевизорах, который, разумеется, отсутствовал, сотрудники института решились выйти наружу. Далеко на севере виднелся берег, где красовались питерские «Кресты». Уже тогда, в первые, самые страшные часы ректор, опытный хозяйственник, понял, что положение тяжелое, но искать помощь на севере он не будет ни за что и никогда. Собрав тех, кто попал на остров, в актовом зале, ректор взял все в свои руки и начал борьбу за выживание. Руководил он жестко, но справедливо, предлагая недовольным отправляться в «Кресты». Желающих обычно не находилось. Дальнейшее изучение окрестностей выявило далеко на юге второй берег, на котором виднелись купола Пулковской обсерватории, но и туда до поры до времени решили не соваться. Ждали спасателей, скучали по пропавшим семьям, по прошлому, но бытовая текучка брала свое, затягивая в круговорот обязательных ежедневных дел.

Всю растительность на острове вырубили и поля засадили зерном из семенного запаса, хранившегося в подвалах. От опытов по разведению четвероногих кур-мутантов «по ножке каждому в большой семье» пришлось отказаться, занявшись обычными курами и поросятами. Охрана разыскала в подвалах еще с войны оставленный и забытый там склад с колючей проволокой и обмотала ею по периметру весь остров. В обширных помещениях института выделили комнаты семейным, аудитории побольше отдали под общежитие для остальных. Из бочек собирали печки-буржуйки, генератор не использовали из-за нехватки топлива. Вместо холодильников в подвалах организовали ледники для хранения продуктов. Попытки «северян» высадиться немедленно пресекались, по счастью, зимой пролив не замерзал, а вот с южным побережьем пришлось-таки налаживать отношения, меняя зерно и картошку на дрова и редкое железо. Так они прожили год, пока к набережной не подошла яхта с Командором на борту…

Тут ректор ввел гостей в просторный зал и усадил за стол, на котором стояли котлы с вареной картошкой, сковороды с жареным мясом и лежал теплый, из собственной пекарни, хлеб. Но Санька ничего этого уже не замечал. Как только он уселся на свое место и поднял голову, то тут же утонул в огромных серых глазах прелестной девушки, сидящей напротив. Что-то бухало в груди, во рту пересохло. «А скаут-то наш поплыл…» — отметил про себя адмирал.