Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Эрик Хобсбаум Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Издательство CORPUS ®

Предисловие

Историю двадцатого века нельзя писать так же, как историю какой-либо другой эпохи, хотя бы только потому, что невозможно говорить о том времени, в котором живешь, как о периоде, знакомом лишь со стороны, из вторых рук, по результатам позднейших исторических исследований. Моя собственная жизнь по времени совпала с большей частью эпохи, о которой говорится в этой книге, и почти всю ее, начиная с подросткового возраста и по сей день, я интересовался жизнью общества, т. е. впитывал в себя все взгляды и предрассудки эпохи как современник, а не как ученый. Это является одной из причин, почему, будучи историком, большую часть своей жизни я избегал работать над периодом времени после 1914 года, хотя в некоторых работах и писал о нем. Моя специализация – девятнадцатый век. Я считаю, что сейчас уже возможно взглянуть на “короткий двадцатый век”, длившийся с 1914 года до конца советской эпохи, в определенной исторической перспективе, однако перехожу к этому вопросу без знания научной литературы, за исключением лишь небольшого числа архивных источников, собранных историками двадцатого века, коих наблюдается огромное количество.

Вне всякого сомнения, один человек не может знать всю историографию двадцатого века, даже историографию на каком-либо одном из основных языков, в отличие от специалиста по классической античности или истории Византийской империи, который знает не только всю литературу, написанную в эти периоды, но также и более позднюю литературу о них. Мои познания в этой области в сравнении с нормами исторической эрудиции неглубоки и разрозненны. Самое большее, что я был в состоянии сделать, – это бегло просмотреть литературу по наиболее сложным и спорным вопросам, например по истории “холодной войны” или по истории 1930-х годов, чтобы убедиться, что взгляды, выраженные в этой книге, не противоречат логике исследований. Хотя, вероятно, имеется ряд спорных точек зрения, а также вопросов, в которых я показал свое невежество.

Эта книга опирается на очень неоднородный фундамент. Помимо обширного, но несистематизированного чтения в течение довольно продолжительного периода, дополненного тем, что, как правило, становится неизбежным результатом всякого чтения – а именно курсами лекций по истории двадцатого века для выпускников Новой школы социальных исследований, – я опирался на собственный опыт, а также на воспоминания и суждения людей из разных стран, проживших этот “короткий двадцатый век”, тех, кого социальные антропологи называют “участвующий наблюдатель”, или попросту внимательных путешественников, кибитцеров, как сказали бы мои предки. Историческое значение такого опыта не зависит от участия в важных событиях или знакомства со знаменитыми историческими или политическими фигурами. В сущности, мой собственный опыт, когда я время от времени в качестве журналиста исследовал ту или иную страну, главным образом в Латинской Америке, говорит о том, что интервью с президентами и другими влиятельными фигурами, как правило, ничего не дают, поскольку по большей части произносятся на публику. Пролить свет на истинное положение вещей могут лишь те, кто хочет и может говорить свободно, и они обычно не несут бремени ответственности за важные события. Тем не менее даже отрывочные, а иногда и сбивающие с толку, знания о людях и странах помогли мне необычайно. Иногда это был взгляд на один и тот же город с интервалом в тридцать лет (например, на Валенсию или Палермо), дававший представление о темпах и масштабах социальных изменений в третьей четверти двадцатого века. Иногда – просто воспоминание о чем-то, некогда услышанном в разговоре и по неясным причинам оставшемся в памяти на будущее. Чтобы понять что-то о двадцатом веке, историку нужно чуткое ухо и пристальный взгляд. Надеюсь, мне удалось донести до читателей кое-что из того, что я узнал, благодаря именно этим качествам.