Зато перемены с Агамийей происходили непоследовательно, и с ещё большей скоростью. Аппетит в еде уменьшился, пищеварение ухудшилось. Её преследовали боли неизвестного происхождения в спине и ногах. Она похудела, увяла, а потом и вовсе слегла. Что же обрушилось на эту сильную некогда женщину? Она перепробовала на себе рецепт за рецептом, но во всех не было какого-то одного, существенно важного ингредиента.
Он всё чаще просиживал в кафе, оставив повозку Сулейману, встречался со своими людьми, слушал новости, ежедневно взвешивая свой авторитет, проверяя его влияние на других. Однажды один из его последователей сообщил:
— А в Атуфе новый главарь клана…
Шамс Ад-Дин равнодушно заметил на это:
— Возможно, судьба ослепила его до истинной его ценности. Так давайте преподадим ему урок.
Вечером на час-два он сидел один на площади, слушая песнопения, а затем поспешил домой, посидеть рядом с Агамийей. Он без труда мог заметить, что ей становится всё хуже. Неужели ему придётся остаться одному в свои последние годы? Она перепробовала уже все лекарства и рецепты, какие были, но состояние её всё ухудшалось.
Однажды в полдень он возвращался домой, когда нога его налетела на детский волчок, с которым играл один мальчик. Ребёнок в гневе громко закричал:
— Эй старик! Ты что — слепой что ли?!
Он обернулся в его сторону и увидел мальчика высотой с козу, который глядел на него с вызывающей прямотой и дерзостью. Ему хотелось бы раздробить его ногами, однако подавил свой гнев и прошёл мимо. Это поколение не знало, кто он такой, жило благодаря ему, при этом не ведая ничего о нём. Вот так, спонтанно, оно откровенно выражало то, что утаивали взрослые. Не лучше ли нам тогда умереть один единственный раз?
На рассвете следующего дня он проснулся от движения Агамийи, зажёг светильник и обнаружил, что она сидит на постели и вся светится какой-то неожиданной живостью, от чего надежда в нём воспряла.
— Ты выздоровела, Агамийя?
Однако она не ответила ему, вместо этого уставившись в стену и прошептав:
— Отец…
Сердце его наполнилось унынием. Он с надеждой позвал:
— Агамийя!..
Он увидел, как она уходит в неизвестность, постепенно исчезая, и закричал:
— Не оставляй меня одного!..
Он прижал её к груди.
Спутница его жизни угасала. Его внезапно прорвало, и он заплакал, хотя ни единой слезинки не выкатилось из глаз.
Жёны его сыновей поочерёдно заботились о нём. Дом не пустовал: в нём было достаточно и людей, и голосов, только он шептал сам себе:
— До чего ужасно моё одиночество…
Он не скорбел по Агамийе, когда она скончалась, — так, как ожидал и он сам. Он чувствовал, что находится всего в нескольких шагах от неё. В его возрасте было уже бессмысленно грустить. Нет, он боялся не смерти, а слабости. Он достиг преклонных лет, и не далёк тот день, когда всё, что останется от него как главы клана, будут его имя, да память.
Бакри Самаха, которому уже перевалило за пятьдесят, как-то сказал ему:
— Вы вполне имеете право уйти на заслуженный отдых…
Остальные единогласно заявили:
— И обнаружите, что все мы к вашим услугам.
Однако он вызывающе спросил:
— Чего вы хотите?
Никто не сказал ни слова, и он добавил:
— Если бы я не был уверен в своей силе, то ушёл бы в отставку.
Самаха предложил:
— Позволь Сулейману нести на себе это бремя.
Однако Сулейман быстро ответил:
— Мой отец по-прежнему самый сильный!
Шамс Ад-Дин кинул на него признательный взгляд и спросил:
— Что вам известно о проклятии возраста?
Самаха ответил:
— Он может стать радостью и благом, если встретить покой с распростёртыми объятиями.
— Да, особенно когда другие жаждут занять твоё место. До чего же ненавистна эта изнанка жизни!
Наступило молчание, пока он, наконец, не прервал его раздражённым тоном:
— Спасибо вам. Можете идти…
Он сидел, прислушиваясь к пению при свете полной луны, превратившей силой своего волшебства булыжники мостовой в серебро.
Ближе к полуночи он покинул то место, где сидел. Проходя мимо магазина Саида Аль-Факи, шейха переулка, заметил того, и тот подошёл и спросил:
— Разве вы ещё не знаете, мастер?
Когда он попросил объяснить, о чём идёт речь, шейх Аль-Факи сказал:
— Ваши люди устроили засаду в ожидании чествования нового главаря клана Атуф.
Он вздрогнул от ярости и закричал:
— Это ложь!
— Это правда. И они победят их, если Бог даст.
— Где?
— У ворот Аль-Мутавалли. Они хотят поставить на место их нового главаря.
Шамс Ад-Дин вызывающе спросил:
— И это всё — за моей спиной?
И ударил по земле своей изношенной палкой, отправившись во мрак. Саид Аль-Факи наблюдал за ним, пока тот не скрылся из виду, и язвительно пробормотал:
— Выживший из ума старик, который мочится сам на себя!
Битва началась за несколько минут до того, как он появился. Несколько человек из его клана закричали:
— Шамс Ад-Дин Ан-Наджи!..