Эпоха харафишей (ЛП)

Дий Раби Ан-Наджи принимал у себя в гостях шейха переулка Юнуса Ас-Саиса, и попросил того передать его извинения Мухаммаду Аль-Аджалю. Шейх долго рассматривал лицо Дия с его мелкими тонкими чертами и бессмысленной, миловидной бледностью, и сам себе сказал, что этот малый самый настоящий подонок — и внешне, и внутри, однако, умащивая его, вслух произнёс:

— То, что вы делаете, справедливо, и вас никто не упрекнёт в том, разве что какой-нибудь завистник или недоброжелатель.

Скрывая свой стыд, Дий ответил:

— Ничего не поделаешь.

— А Ашур? Что с ним?

Вне себя от гнева Дий сказал:

— Он просто добрый дурак!

Юнус Ас-Саис засмеялся:

— Люди своими языками будут хвалить его, а на деле высмеивать его наивность!

15

Разрыв помолвки Дием вызвал бурю негодования и издевательств, чему способствовали как настроенные по-доброму — своей же добротой, так и недоброжелатели — своей злостью и завистью. Подлость Дия перевешивала порядочность Ашура, с которой быстро перестали считаться, и на семью предателей обрушился поток проклятий, чья жестокость и эгоизм стали живым примером. Вся их святость таяла в свете преданий о минувшем, чему не нашлось ни одного свидетеля.

Как-то раз мастер Ашур Раби Ан-Наджи проходил по улице, направляясь к угольной конторе, как до него донёсся чей-то грубый зычный голос, что звал его повелительным тоном:

— Ашур!

Молодой человек увидел, что голос тот принадлежит Хасуне Ас-Сабу, главаре клана, что восседал, поджав под себя ноги на кресле в кафе посреди нескольких приспешников, и без промедления подошёл к нему, достойным образом поприветствовав его. Однако главарь клана даже не ответил на приветствие и не пригласил присесть, а вместо этого вызывающе бросил ему:

— Вы — самые подлые из всех Ан-Наджи…

Ашур догадался, что стояла за этими словами, но удивился, почему главарь не излил поток ругательств на его брата. Он понял, что тот просто-напросто испытывает самого сильного члена семьи, гиганта. Тот же час воспользовавшись наставлением матери и своим врождённым хитроумием, он вежливо сказал:

— Да простит Аллах нам наши грехи!

— Вы что-то очень быстро забываете о своём происхождении: о безумцах и проститутках в своём роду. Разве Мухаммад Аль-Аджал не более благородный, чем любой из вас?

Сдерживая свои эмоции, Ашур ответил:

— Он благородный человек, и я вскоре стану членом его семьи…

— Нет!

— Но это же правда.

— Этот порядочный человек отказался делать своих дочерей счастливыми за чужой счёт…

— Но ведь моя помолвка не расторгнута!

— Нет, теперь уже расторгнута — им самим. И я довожу его решение до твоего сведения.

Ашур замолк, нахмурившись, а главарь клана продолжил:

— Вы должны компенсировать ему ущерб.

— Мы сделаем всё, что наш глава сочтёт правильным…

16

Тяжёлый туман обиды, горечи и сожаления рассеялся. Проходили дни, орошённые счастьем и удачей. Высокое положение Дия и Ашура стало повседневным, вполне привычным делом. Роскошный дом был построен напротив банка ростовщика. Халима Аль-Барака выезжала теперь в двуколке. А Фаиз Раби Ан-Наджи, которому, собственно, и принадлежало всё это богатство и высокое положение, лишь иногда навещал свою семью и инспектировал имущество.

17

Семья полюбила и покорилась своему новому положению. Сам Ашур был рад в глубине души тому, что помолвка его была разорвана, особенно потому, что на душе его не лежал камнем грех. Он был счастлив своей приятной жизни, а брата Фаиза считал чудом из чудес в их семье, и самым способным из всех. Он страстно поглядывал на красоток, проезжающих мимо в семейных экипажах, и любил красоту так же, как и набожность, как и истинную славу своего рода, наполненную прекрасным и чистым ароматом прошлого. Он заваливал дарами главаря клана и шейха переулка, восстановил местную мечеть и фонтан, поилку для животных и начальную кораническую школу, раздавал милостыню харафишам. Правда, когда дело касалось харафишей, мать говорила ему:

— Не вызывай опасений Хасуны Ас-Саба, лучше предоставь это дело мне: и могу тайком раздать им милостыню.

Ашур согласился, ибо знал, что из памяти главаря бунт харафишей пока так и не стёрся!

Вероятно, Дий был самый счастливый из всех: он от всего сердца алчно любил своё положение. Он наслаждался своим превосходством, сидя в кабинете директора на работе, и негой — в роскошном доме семьи Ан-Наджи, в карете и двуколке. Его интересовала элегантная одежда и редчайшие деликатесы. Он довольствовался самыми лучшими сортами вина, гашиша, опиума и прочих наркотиков, и в глубине души боготворил своего брата Фаиза, как и самых выдающихся представителей своего рода, и неважно, были они героями, или антигероями. Он часто с бахвальством говорил:

— Важнее всего — быть необычным!

Вероятно, самой скромной из всех членов семьи была Халима, но и она наслаждалась богатством и положением. По праздникам она передавала милостыню харафишам, особо отмечая своей добротой мать Фатхийи и Шукрийи, пока та женщина не позабыла причинённого ей зла и не стала ей ближайшей подругой.

18