Эпоха харафишей (ЛП)

Шамс Ад-Дину пришлось самому противостоять жизни. На лице его лежала печать серьёзности, что делала его на полвека старше. Он вёл себя набожно и честно. Он заменил отца и стал сам руководить перевозками, погрузившись в работу, чтобы сбежать от себя самого. В переулке его считали убийцей собственного отца, самим проклятием на двух ногах, равно как постоянное проклятие того минарета. Люди задавались вопросом: а чего ещё можно ждать от того, отец которого был ублюдком, а дед — построил этот минарет? Шамс Ад-Дин принял решение держаться стойко, с суровым лицом и твёрдой волей, с сердцем, до краёв наполненным сожалением. Он был искренним в вере, подавал милостыню бедным, был обходительным со своими клиентами, но продолжал оставаться проклятым, отрицательным героем, изгоем. В глазах его поселился мрачный взгляд; он ненавидел веселье и развлечения, избегал пения и шумной музыки, держался подальше от бара и курильни опиума, чтобы завоевать расположение людей. Он ненавидел людей, но при этом цеплялся за жизнь.

28

Афифа не нашла никакого иного эликсира от нынешнего недуга Шамс Ад-Дина, кроме одного — женить его. Ей нравилась Садика — дочь продавца варёных бобов, и она пошла сватать её за своего сына, расхваливая его занятие и происхождение, однако то семейство отказалось выдавать свою дочь замуж за отцеубийцу. Брак не очень интересовал Шамс Ад-Дина, однако этот отказ лишь подстегнул его, углубив его раны, и он решился жениться любой ценой…

Он встретил одну танцовщицу, которую звали Нур Ас-Сабах Аль-Аджами, распутницу неизвестного происхождения. Ему понравилась её внешность, и однажды он посетил её под покровом ночной тьмы, но не для того, чтобы переспать с ней, как ожидалось, а чтобы попросить её стать его женой! Девушка изумилась, полагая, что он планирует просто использовать её в корыстных целях. Однако он искренне заявил ей:

— Нет, я хочу, чтобы ты была хозяйкой в доме во всех смыслах…

Лицо её просияло от радости:

— Ты благородный молодой человек, и я это заслужила!

29

Афифа расстроилась и в знак протеста сказала:

— Эта девица — шлюха!

Шамс Ад-Дин мрачно ответил ей:

— Прямо как моя бабка Зейнат! До чего же много шлюх в нашем прекрасном семействе! — пробормотал он саркастически.

— Не стоит тебе так легко впадать в отчаяние, сынок!

— Она единственная, кто примет меня без всякой досады! — ответил он негодующим тоном.

30

Нур Ас-Сабах Аль-Аджами вышла замуж за Шамс Ад-Дина Джалаля Ан-Наджи. Шамс Ад-Дин разорвал завесу своего уединения и устроил праздник, на котором присутствовали его работники и родные по матери, игнорируя тех, кто игнорировал его самого. В переулке насмехались над этим браком; на устах у всех были Зейнат и Захира, воспоминания о семействе, что будто спустилось с небес, чтобы в конце концов скатиться в топкое болото.

С наглым бесстыдством владелец бара Анба Аль-Фавваль заявил:

— А разве сам Ашур не был подкидышем?.. А его жена, мать его сына, разве не трудилась в этом самом баре?!

31

Этому браку было суждено стать успешным. Нур Ас-Сабах Аль-Аджами стала домохозяйкой. Шамс Ад-Дин был счастлив с нею, и часть его тревог улеглась. Омрачало эту безмятежную атмосферу в доме лишь вспыхивавшие время от времени ссоры между Афифой и Нур Ас-Сабах. Насколько Афифа была суровой и нетерпимой, настолько же была и Нур Ас-Сабах резкой и острой на язык. Однако их мирное сосуществование ничто не нарушало. Нур Ас-Сабах произвела на свет трёх девочек, а потом, наконец, подарила мужу и мальчика, Самаху Шамс Ад-Дина Ан Наджи.

32

По прошествии времени Шамс Ад-Дин стал по возможности забывать о тревогах и содеянном им зле, однако меланхолия стала частью его характера. Самаха рос, но в нём не было той красоты, которой обладали его отец и дед, однако радовал всех своим мощным сложением. Мать и бабка его лелеяли и смахивали с него пылинки, храня его как драгоценнейшее сокровище. Успехов в учёбе в начальной коранической школе он не добился. Однажды он подрался со своим одноклассником, нанеся ему удар доской, да так, что тот чуть было не лишился глаза, и принёс отцу такие проблемы, что тот смог избавиться от них лишь путём немалой компенсации. Он сурово наказал сына к большому сожалению матери и бабки, а затем преждевременно заставил его работать в хлеву для скота, сказав:

— Учись хорошим манерам среди ослов!

Самаха рос под мрачным пристальным взглядом отца и вскоре достиг отрочества.

33

И хотя мальчик никогда не исчезал из виду собственного отца, начиная с раннего утра и заканчивая ночью, когда засыпал, отцу его было как-то неспокойно из-за состояния сына, он ощущал норовистость того и ожидал неприятностей.

Однажды к нему явился Муджахид Ибрахим, шейх их переулка, и заявил:

— Дай ему палец, он и руку откусит!

Шамс Ад-Дин чувствовал, что тот имеет в виду Самаху, но ему не верилось в это, ибо он слишком крепко держал мальчика в узде. И он спросил шейха, с чем он пришёл.

— Известно ли вам, что ваш сын состоит в связи с Каримой Аль-Инаби? — задал вопрос шейх.

Шамс Ад-Дин был в замешательстве… Когда же это произошло?