Эпизод III: Месть ситхов

Немеханическая рука нащупала незнакомые, пропитанные потом, шелковые простыни, обернутые вокруг талии. Он наконец вспомнил, где находится. Чуть повернулся и увидел ее, лежащую на боку. Великолепные волосы разметались по подушке, глаза закрыты, на губах танцует легкая полуулыбка. И увидев, как она мерно дышит, он отвернулся, закрыл руками лицо и зарыдал.

Слезы, что просачивались между пальцами, были слезами благодарности.

Она жива. Она с ним.

В глубокой тишине слышно было жужжание электромоторчиков в протезе. Он отбросил простыни и встал.

Пройдя через чулан, вышел на винтовую лестницу, ведущую к веранде, с которой открывался вид на частную посадочную площадку, принадлежавшую Падме. Он облокотился на холодные перила и устремил взор в безбрежную даль.

Корускант все еще горел.

Ночью город всегда был залит светом из триллионов окон в миллиардах зданий, что устремлялись в небо на километры, светом от навигационных огней и реклам и бесконечных потоков машин. Но сегодня перебои энергии превратили город из сверкающей фонарями-звездами Галактики в погруженную во мрак туманность, только кое-где разрываемую зловещими красными карликами несчетных пожаров.

Неизвестно, сколько Анакин так простоял. Вид города находился в странной гармонии с тем, как он ощущал себя: поврежденный в бою, запятнанный тьмой.

Лучше он будет смотреть на город, чем думать, почему он вообще стоит здесь и вглядывается во тьму.

Ее шаги были тихи, почти неслышны, но Анакин почувствовал ее приближение.

Она встала рядом с ним у перил и положила мягкую, теплую ладонь поверх его твердой, холодной механической руки. Она просто стояла там, рядом, безмолвно глядя на город-планету, что стал ее вторым домом. Она просто ждала, чтобы он сам рассказал ей, что его беспокоит. Она верила, что он это сделает.

Он почувствовал это терпеливое ожидание в ней, это доверие, и от благодарности на глаза вновь навернулись слезы. Он заморгал, чтобы не дать слезам покатиться по щекам. Положил вторую руку поверх ее ладони и мягко поглаживал, пытаясь собраться с силами заговорить.

— Это был сон, — наконец произнес он. Она кивнула, медленно, серьезно.

— Плохой?

— Он… Похож на те, что у меня были, — он отвел глаза, не в силах смотреть на нее. — О моей маме.

Она снова кивнула, еще медленнее, еще серьезнее. — И?

— И… — он посмотрел на их руки, переплел свои пальцы с ее маленькими тонкими пальчиками. — Он был о тебе.

Теперь она отвернулась от него, облокотившись на перила, глядя в ночь, на медленно пульсирующее розоватое свечение дальних огней. Сейчас она была красивее, чем он когда-либо видел ее.

— Значит, он был обо мне, — тихо проговорила она и подождала, все еще уверенная, что он расскажет все сам.

Когда Анакин, наконец, смог заставить себя говорить, его голос прозвучал хрипло, как будто он целый день кричал.

— Там, во сне… ты умирала. Я не мог этого вынести. Я не могу такого вынести.

Не в силах смотреть на нее, он снова взглянул на город, на посадочную площадку, на звезды и не нашел ничего, на что мог бы смотреть. Оставалось только закрыть глаза.

— Ты умрешь при родах. — О, — сказала она.

И больше ничего.

Ей осталось жить всего несколько месяцев. Им осталось любить друг друга всего несколько месяцев. Она никогда не увидит их ребенка. И все, что она сказала: "О".

Ее рука тронула его щеку, и он открыл глаза. Карие глаза спокойно взирали на него.

— А ребенок?

— Я не знаю, — покачал он головой.

Она кивнула и пошла к одному из стульев на веранде. Села и уставилась на сцепленные на коленях руки. Как так можно? Как она могла так спокойно принять весть о собственной смерти? Он подошел к ней и встал на колени.

— Этого не случится, Падме. Я не позволю. Я мог спасти маму — будь я там на день раньше, на час… я… — снова возникла боль, и он сжал зубы, борясь с ней. — Этот сон не воплотится.

— Я так и думала.

— Так и думала? — удивленно заморгал он.

— Это Корускант, Эни, не Татуин. На Корусканте женщины не умирают при родах — даже жительницы нижних уровней. А за мной присматривает один из самых совершенных медицинских дроидов, который заверяет, что у меня идеальное здоровье. Твой сон, наверное, какая-то… метафора или что-то в этом роде.

— Я… Падме, мои сны всегда буквальны. Метафоры мне не снились никогда. И я не видел, где ты находилась… может быть, ты будешь вовсе не на Корусканте…

Она отвела взгляд.

— Я думала… о том, чтобы куда-то уехать… куда-нибудь. Чтобы никто не узнал о ребенке. Чтобы защитить тебя. Тогда ты сможешь остаться в Ордене.

— Да не хочу я оставаться в Ордене! — он обхватил ладонями ее лицо, заставляя посмотреть ему в глаза, чтобы она видела: он не шутит. — Не надо меня защищать. Мне это не нужно. Сейчас нам нужно думать, как защитить тебя. Потому что я хочу только одного: чтобы мы были вместе.

— Мы будем вместе, — сказала она. — Не может быть, чтобы я умерла при родах. Твой сон должен означать что-то еще.

— Знаю. Но я просто не представляю, что это может быть. Это слишком… я даже думать об этом не могу, Падме. С ума сойти. Что мы будем делать?

Она поцеловала ладонь немеханической руки.