– Голым я бы себя все же не назвал, – ответствовал Профессор, оглядывая свой малопривлекательный наряд. – А что касается анархической идеи… Она абсолютно утопична. Но очень соблазнительна. Человек же по натуре своей терпеть не может давления, принуждения, всяких условностей и правил. Но вынужден им подчиняться. А тут, быть может, нам впервые предоставлен выбор: быть свободными или добровольно отказаться от такой возможности. В этом – одна из уникальностей жизни в Зоне.
В словах профессора была своя правда. Я, пожалуй, на его месте тоже не пошел бы к Работягам. Но я возразил:
– При чем тут уникальность? Бомжи и бродяги были всегда и везде. Они и посреди совдеповской деспотии выбирали свободу на свалке, и посреди грянувшей демократии, и потом… Так было и будет. Это явление социально-психологическое.
– Однако, – возразил Профессор, – вы тоже не торопитесь прибиться к
Работягам, хоть, если кому-то и подходите, то именно им. Вы из себя изображаете нечто та-кое… – Он неопределенно пошевелил пальцами, видимо, не находя безобидных слов. – Но, в сущности, вы человек дела и порядка. Тем не менее, хоть мы с вами совершенно разные: по мотивам поведения, его формам и последствиям мне почему-то кажется, что наше с вами одиночество, обособленность имеют одну и ту же основу.
Он, наверно, был прав. Но мне не хотелось развивать эту тему. Меня занимали сейчас другие, куда более животрепещущие.
Мы долго просидели с ним в его подвале, глотая водку и вяло беседуя. Он опьянел, и ему стало не до разговоров, а я все думал, как быть дальше? И чем дольше я думал, тем яснее представлял, как именно поступлю. Поступить я собирался скверно. Очень скверно. Как все они и заслуживали. Но главное было не в том, чтобы воздать по заслугам. Гадкая игра, в которую меня втянули и смысл которой я пока не очень понимал, рано или поздно окончится для меня печально. Это очевидно. И есть один способ избежать этого или хотя бы на какое-то время оттянуть исход. Нужно только не ошибиться, правильно разыграть партию. Кое-какие козыри у меня имелись.
Остаток ночи я провел у Профессора в подвале, притащив из джипа надувной матрац. Надо же было хоть иногда как следует выспаться. Проснулся за полдень со скверной мыслью, что самое гадкое мне еще только предстоит.
Профессор уже что-то опять почитывал на своем диване. Мы устроили не то поздний завтрак, не то ранний обед. За принесенной мною из машины новой бутылкой трапеза и застольная беседа растянулись на несколько часов. Я не торопился, не желая мелькать в городе при свете дня. Заодно следовало все тщательно продумать.
ГЛАВА 8
…Я медленно ехал по центральной улице. Вечерело. Здесь еще присутствовали слабые признаки жизни. Кое-где на тротуарах маячили одинокие фигуры прохожих. Мимо меня на приличной скорости проскочила встречная «тойота». За лобовым стеклом я успел разглядеть молодое, но какое-то обрюзглое лицо. Водитель, похоже, был в стельку пьян, «тойоту» кидало из стороны в сторону, так что мне пришлось крутануть баранку и прижаться к обочине, чтобы избежать столкновения.
Я подрулил к ресторану. Здесь уже торчало несколько машин. Хоть еще не стемнело, окна заведения желтели слабым электрическим светом, а над входом мерцала вывеска – работал генератор. Я припарковал свой джип и, захлопнув за собой дверцу, включил сигнализацию. Мой бездорожник пытались угнать трижды. Машин вокруг было полно, но завести их вряд ли бы кто-то сумел: аккумуляторы давно сдохли, двигатели и ходовая проржавели. В последний раз угонщики действовали нагло и безбоязненно. Не сумев разбить противоударное стекло, они возились с хитрым замком на дверце, который установил мне лучший оставшийся в живых автоспец. Пришлось дать автоматную очередь поверх голов, чтобы они убрались восвояси. Это были обычные бродяги. С каждым днем становилось заметнее, что выжившие, даже те, кто не примкнул ни к каким группировкам, все больше дичают. Оно и понятно. Запасы всего и вся истощались. Из продуктов без опаски отравиться можно было есть, пожалуй, только овощные консервы. Мясные и рыбные, которые кое-где оставались на складах и в захолустных лавчонках, вздулись и, если их вскрыть, выплескивали смрад. Испортилось большинство лекарств и все, что требовало специальных условий хранения. Свежее мясо и овощи водились у фермеров и охотников. Но в городе они стали большой редкостью. Бензина еще хватало, но исправных машин оставалось все меньше, ремонтировать их было почти некому.
Я толкнул стеклянную дверь, над которой нависли поднятые сейчас металлические жалюзи, и вошел в ресторан. Здесь оглушительно орала музыка. Кто-то пел караоке. Обширный, довольно обветшалый зал был наполовину пуст. За столиками сидела пара-тройка компашек, в основном братва, а в дальнем конце зала, у окна – Ездоки.