Эпицентр

— За то ногами и расплатился, — заявил Бубб. — Знаешь, да из берлоги не вынесешь! А я — своими словесными муками. Иной раз в голову такое лезет — не объяснишь что. А тем более — зачем. Вроде обычные слова, а так ловко встанут, что переставлять жалко и хочется бормотать их без устали. Я своим самкам рассказал — они обрадовались, решили, что я новый заговор придумал от леших. Ну, разозлился я, конечно, разогнал их по углам… Охотникам да следопытам рассказал — те ни лешего не поняли. Вот послушай:

Эй вы, нечисть,
В землю вас по уши!
Я вам спою сейчас,
Порадуетесь, поплачете
Со мною вместе.

— Я знаю, что это такое, — улыбнулся Кратов. — Никакой это не заговор, Бубб. Это называется «стихи». Послушал я тебя и вспомнил одного нашего древнего поэта. Поэт — все едино что шаман, словами колдовство наводит. Только не злое… Звали его Татибана Акэми. Было у него:

Слышу за окном
Завыванья демонов
Ночью нынешней
Им от счастья слезы лить,
Слушая мои стихи.

— Стиххи, оххно… — проворчал Бубб. — Опять новые слова! Никакой башки не хватит, чтобы все запомнить. Знал бы ты, как я с тобой намаялся, когда ты бредил! Из тебя, как из обожравшегося дерьмом дурака, так и перли эти диковинные слова. Особенно одно, не выговорить никак…

— Ну, и что за слово, Бубб? — рассеянно спросил Кратов.

— Погоди, язык нужно за ухо завернуть, как у болотника какого… Рра… ррхи… тьфу, леший!.. Ррах-хиосс…

— РАЦИОГЕН?!

Кратову на миг показалось, что мозг его снова, как тогда, на пороге Огненного Капища, взрывается изнутри озарением истины.

Рациоген.

Он вскинулся на локти, пытаясь встать — острая нервная боль искрой скользнула вдоль позвоночника. В глазах зарябило. Переполошенный Бубб попятился в дальний угол берлоги и растерянно присел на закемарившего охотника, что стерег вход… Пока он награждал того увесистыми оплеухами за ротозейство, попутно вымещая на нем раздражение за свой нечаянный испуг, Кратов лежал, закрыв глаза и стиснув зубы. Снова и снова посылал мысленный приказ безжизненным, бесчувственным своим ногам, требовал подчиниться — хотя бы на чуть-чуть выйти из предательского одеревенения!

— Вот что, Бубб, — прохрипел он, обессилев. — Я должен добраться до своих друзей. Это спасение — мое и ваше.

— Должен… — передразнил тот. — Ходок из тебя — как из меня пловец. Сами мы тебя больше на себе не потащим — лешие запорют на полдороге. Лежи себе, думай! Может, что путное надумаешь, ты же думать горазд.

— Да не могу я лежать, пока вы тут жрете один другого! — застонал Кратов. — Ну, подлые, я заставлю вас слушаться! Заставлю!..

И он снова набросился на свои мертвые ноги, обливаясь холодным потом от приступов боли.

— Бубб, гляди! Согнулась… в колене!

Но тот сидел, отвернув мохнатую морду к прогнившей куче валежника, зажмурив теменной глаз, и бормотал заговор собственного сочинения — от трусости и Душевного смятения:

Хозяйка Черная Земля,
Освободись от снега,
Своими силами со мною поделись,
Чтоб не свернуть мне,
Впереди завидев свет…

5

Услышав шаги в пустом коридоре, Григорий Матвеевич оторвал тяжелую с недосыпу голову от жесткого валика дивана. Это был Лерман, и вид его тоже оставлял желать много лучшего. Никто на кораблях миссии не мог спокойно спать и нормально питаться в последние дни, и тут не помогали ни уговоры, ни приказы, ни даже угрозы в двадцать четыре часа списать к дьяволу из Галактики на Землю.

— Вернулись два гравитра, — сказал Лерман тусклым голосом. — Из тех, что ушли в концентрический поиск. То же самое…

— Что биотехн?

— Торчит на месте. Никаких признаков жизни.

— Земляные Люди?

— Тайм-аут. Сидящий Бык донимал расспросами Большую Дубину десять часов кряду, пока тот не повалился на бок и не отключился. Ему-то что, ни заботы ни труда… Сидящий Бык вынужден был возвратиться — началась пурга. Ничего нового вызнать ему не удалось. Кратов с тремя охотниками ушел к Каменным Людям… и растворился в воздухе.

— В самом деле, откуда Большой Дубине знать, чем закончилось это путешествие? Занятно, не правда ли: вождь Сидящий Бык интервьюирует вождя Большую Дубину! — Энграф заворочался в своем мохнатом плаще, который он употребил в качестве пледа, и сел. — В Парадизе встали все дела, — сообщил он печально. — У Кости был непростой и отнюдь не легкий характер, но теперь обнаружилось, что именно этой ложки горчицы нам и не хватало в нашей повседневной амброзии… Гунганг с Рошаром теребят меня о ходе поисков каждые два малых сфазиаиских интервала. Бурцев грозится прилететь сюда на подмогу…

— Это хорошо, пусть прилетит, — ввернул Лерман.