Епистинья Степанова

А рожали тогда крестьянки где придется, где заставало. Хорошо, если дома, и можно успеть позвать бабку-повитуху: «Погоди родить, дай по бабушку сходить!» А бывало — и одна в поле или в огороде, в дороге, в лесу. Крестьянка Мария Митрофановна Твардовская родила сына Сашу, будущего поэта Александра Твардовского, под только что поставленной ею самой небольшой копешкой сена. Сама же и принесла сына в подоле в хату. Позже рассказывала: «Задержалась с родами-то, услышала, что недоенная корова мычит, так положила Александра на кровать и пошла доить». В бедном домишке появился на свет сын крестьянки Устиньи Жуковой — Георгий, будущий маршал.

После двойняшек через год, в ноябре 1906 года, родился Гриша, которого назвали в честь обозначенного в святцах «преподобного Григория». В марте 1908 года — Вася, названный в честь «мученика Василия»; 14 ноября 1910 года, в день апостола Филиппа, родился Филипп, Филя; в марте 1912 года — Федя, названный в честь «святаго мученика Феодора».

«Та що ж цэ такэ — все хлопцы и хлопцы!.. — жаловалась Епистинья соседкам. — Ну, если и в этот раз хлопец родится, возьму за ногу та и в речку закину!»

Но опять рождался мальчик, и соседки смеялись:

«Ну что же ты, Федоровна, — вроде бы хотела в речку бросить?»

«Та вы гляньте, який вин кругленький та гарненький!.. Жалко…»

Крестить детей носили в станичные церкви, Троицкую или Воскресенскую. Епистинья всегда помнила, какое громоздкое имя дал ей поп, потому что привезли ее крестить в грубой простынке. Не было у нее и сейчас для крещения мальчиков шелковых простыней, но, не очень надеясь на попа, она заранее советовалась с Михаилом, монахинями, соседками и сама давала сыновьям простые русские имена.

С особой жалостью Епистинья вспоминала Стеню, девочка сейчас бы уже подросла, помогала бы нянчить братьев.

«Все хлопцы и хлопцы, мужики да мужики… К войне, что ли? А мне-то будет помощница?»

Наконец услышана была ее просьба, и в декабре 1917 года, в день Варвары-великомученицы, родилась девочка. Ее и назвали Варей.

А там опять пошли мальчики, мужики.

Летом и зимой

Подрастали мальчики и единственная пока девочка.

Вставали на ножки, сначала в колыске, чувствуя, как покачивается под ногами колыбель — уютное гнездышко, ну а затем, держась за перевернутую табуретку, за мамины или папины руки, за руки старших братьев… А вот и сам потопал, пошлепал по глиняному полу, переполз через порог и выглянул, вышел в широко распахнутый, залитый солнышком мир: небольшой хуторок в бесконечной степи, речка за хатой, из-за речки смотрел на малыша задумчивый курган.

Если стояла зима, хорошо было смотреть в белую бесконечную даль за окном, приплюснув нос к холодному стеклу, дыша на него и рисуя тающие узоры. Выйти на улицу в мороз часто оказывалось не в чем — ни сапог, ни теплой одежды. Играли в прятки в хате, грелись на русской печке, пересказывая друг другу отцовские сказки или загадывая загадки: «Дедушка старый весь белый, лето придет — не глядят на него, зима настанет — обнимают его». Ну, это легкая. А вот потрудней: «Бычок рогат, в руках зажат, еду хватает, а сам голодает». И это легкая. Тогда такая: «Родился я в каменной горе, крестился в огненной реке, вывели меня на торжище, пришла девица, ударила золотым кольцом мои кости рассыпучие, в гроб не кладучие, блинами не помянучие». Да, это потрудней. Младшие братья вопросительно переглядываются. Старшие усмехаются — они знают ответ, отец не раз загадывал им эти загадки.

Но иногда, наскучавшись в хате и разогревшись на печке, кто-нибудь, чаще всего озорной, находчивый Вася, предлагал: «А ну, пробежимся!»

Убедившись, что отец в кузнице, а матери не видно, орава ребятишек, мал мала меньше, выскакивала из хаты в одних лишь порточках и рубашонках. Один за другим с восторженными криками бежали босиком по искрившемуся снегу, осыпая друг друга комьями и пригоршнями, вокруг сарая, отцовской кузницы, вокруг хаты, захлебываясь от холодного воздуха, от широкого голубого неба, от белого простора. Прокатывались на пятках по замерзшей луже, мокрые, холодные, возбужденные, забегали в хату, карабкались на печь и, обнимая теплые кирпичи, дрожа от холода и восторга, перебивали друг друга: «А я упал!», «А речка блестит!», «Кот испугался, убежал!», «А снег как сверкает!..»

Утверждают, что основа характера, личности человека закладывается в самом малом возрасте, до пяти лет. Что за мир открывался детям Епистиньи и Михаила, что их окружало, что улавливало еще слабо мерцавшее сознание малышей и что прочно входило затем в сознание и в память подраставших мальчиков и питало их души, их силы?..

Мать и отец…