В общем, я обиделась на Мэла, хотя в чем-то он оказался прав. Давно следовало обсудить наше общее будущее и расставить приоритеты. После откровений Константина Дмитриевича поездка на побережье обрела реальные очертания, став для меня не просто целью, а идеей фикс. Путеводной звездой.
Я дулась, а на Мэла напало раздражительное настроение. Надев наушники, он посвятил вечер курсовой работе по символистике, расслабляясь под тяжелый рок.
Смешно вести себя по-детски. Нужно помириться и прогнать недопонимание. Не люблю, когда наши ссоры затягиваются. Начинает ныть сердце, и всё валится из рук. Подойду и обниму его. Приложусь щекой к макушке.
- Гош, я получу аттестат и съезжу к маме. Вернусь, и тогда решим, что делать дальше.
Он снял наушники:
- Уедешь, а мне предлагаешь ждать на Большой земле? Сколько? Год или два?
- Не знаю... - растерялась я. - Меньше! Месяца вполне достаточно. Погощу на побережье и приеду обратно.
Балда я была. Мне казалось, большие расстояния - плевое дело. День - туда, день - обратно, и куча времени рядом с мамой. Нужно столько ей рассказать!
- Хорошо, - объявил Мэл. - Поедем вместе. Заодно познакомлюсь с тёщей.
С какой тещей? С мамой, что ли? Он поедет вместе со мной?! На край света?!
Подобного поворота событий я не ожидала. Не предусмотрела. Наверное, у меня был достаточно остолбеневший вид, потому что Мэл спросил:
- Дело не в побережье, ведь так, Эва? Почему ты упорно отказываешься признать, что наши отношения рано или поздно завершатся браком? Чего боишься?
- Ничего, - буркнула я, отворачиваясь.
Мэл нагнал меня на кухне и припер к холодильнику.
- Говори, - потребовал и не отпустил, пока я, смущаясь и отводя взгляд, не промямлила что-то о плохой наследственности, которая ждет моего ребенка. О том, что малыш никогда не увидит чертовы волны. И о том, что у меня, возможно, не будет детей из-за проклятья, растворенного в крови. То, что дед Мэла назвал даром небес, я посчитала наказанием. Тяжким бременем, возложенным на слабых и немощных людишек. Разве способен примитивный человеческий разум уяснить величие свалившейся благодати? Разве может он постигнуть суть божественного замысла? Как жить, зная, что я - урод? Зачем самый старший Мелёшин сказал мне, зачем?