В шествии пышном, какого вовек не бывало на свете,
Шел с королевой король вместе к священным венцам.
Феб лучезарный тогда появился, сияя широко,
Радостный день наступил, отзвук в сердцах находя.
Но когда шествие это вошло в средоточие града,
Воды небесные вдруг полили щедро его.
Облачком все ж ни одним не затмилось сверкание Феба,
На небе облачко то не. пребывало почти.
Все обошлось вопреки беспокойству; и дождь ли увидел,
Знаменье ль в этом иной, – лучшего видеть не мог.
Наших владык времена обручают с веком счастливым,
Феб лучезарный – лучом, Зевса супруга – водой.
Все, что со временем слито, Платон описаньем прославил, -
Часто – что было давно, часто – что будет еще.
Как убегает весна, возвращаясь с годиною новой,
Как в подобающий срок снова приходит зима, -
Так говорит он, вослед за вращеньем стремительным неба
Все повториться должно в ряде бесчисленных смен.
Первым рожден был век золотой, серебряный – следом,
Медный – за ним, и давно ль был и железный еще.
Вновь золотые года возвратились с тобою, о принцепс.
Если бы славный Платон дожил до этого дня!
Какие б ни давали до сих пор цари
Ристаний конских зрелища,
Всегда они каким-нибудь злосчастием
Или бедой кончалися.
Иль волею Юпитера враждебного
С игрой мешалась пагуба,
Иль кровью вдруг бойца, насквозь пронзенного,
Арена обагрялася,
Иль копьями, иль коней диких звонкими
Разили чернь копытами,
Или давил толпу всегда ничтожную
Обвал подмостков рухнувших.
Но эти вот, твои, король, ристания
Прекраснее всех виденных:
Нет никому урона, – безупречностью
Они твоей отмечены.
С алою белая роза в соседстве росла, и друг друга,
В споре за первенство здесь, каждая стала теснить.
Две это розы еще, но цветок уж сливается, спору
Этим слиянием их ныне положен конец.
Ныне одна, возвышаясь, растет и пускает побеги,
Все дарования двух роз сочетая в себе.
Облик один у нее и краса, и единая прелесть,
Свойства и цвет у нее двух сочетаются роз.
Значит, и ту, и другую, – хотя бы одну полюбивший, -
В ней обретает, и пусть любит он, что полюбил.
Если ж найдется дикарь, что не любит ее, – пусть трепещет,
Ибо еще и шипы есть у такого цветка.
Ритору Флакку в подарок поднес я лишь пять солецизмов,
Тотчас же десятью пять ритор их мне возвратил.
"Ныне довольствуйся малым, сказал он, числом обладая.
Полною мерой тебе, с Кипра вернувшись, воздам."
Силу большую и вес подозренье имеет. Не хочешь
Ты и вредить, но погиб, коль подозренье навлек.
Филолеона когда-то убили кротонцы, считая
Ложно, что сделаться он хочет тираном у них.
Секст безмолвствует сам, а картина вот, кажется, скажет.
Эта картина есть ритор, а сам он – картина картины.
Носит хромого слепой, и старательно трудится каждый:
Этот ноги дает, тот доставляет глаза.
Тащит хромого слепой – тяжкий груз и, однако, полезный.
Зрит для другого один, движет ногами другой.
Слишком прискорбной была у обоих несчастных судьбина,
Этого зренья лишив, ноги отняв у того.
Жребий похожий связал их: хромого тащит ослепший.
Так облегчают труды общей утратой они.
Этот, незрячий, чужими идет, куда хочет, ногами,
Длится тропа для того с помощью видящих глаз.
Может ли что-либо быть драгоценнее верного друга,
Что одолженьем своим твой возмещает ущерб?
Договор дружбы надежной два нищих скрепили взаимно:
С нищим хромым заключил договор нищий слепой.
Молвил хромому слепец: "Будешь мною носим ты на шее".
Тот отвечал; "Отдаю очи тебе, – управляй".
Так, избегает любовь жить в чертогах царей горделивых,
В домике бедном царит единодушно любовь.
Так на условиях равных хромой и слепой сговорились:
Этот обязан нести, тот же – глазами вести.
Я – сосна, без труда побежденное ветрами древо.
Глупый, зачем из меня строишь скиталец-корабль?
Иль не страшишься приметы? Уж если меня поражает
Даже на суше Борей, в море уйду ль от него?
Моря валов избежал корабль, тяжело нагруженный,
Но на груди у земли-матери гибель нашел.
Пламя его пожирает, пылая, зовет он на помощь
Волны морские, кого он как врагов избежал.
Я ускользнула от ласки, укрывшись в отверстии тайном,