Ни гадесских девчонок непристойных,
Что, похабными бедрами виляя,
Похотливо трясут их ловкой дрожью.
Но, — что ни надоедно, ни противно, —
Вот обед наш. За Клавдией ты сядешь:
Ведь желанней ее у нас не встретишь!
Ты на обеде одиннадцать раз, Зоил, поднимался,
В платье застольном всегда новом являясь опять,
Чтобы в одежде сырой не мог твой пот застояться,
Чтобы не мог простудить кожи горячей сквозняк.
Видно, одежда одна сильно меня холодит.
Если есть у тебя хоть меньше часа,
Одолжи мне его, Север, прошу я,
Для оценки и чтенья наших шуток.
«Да ведь праздника жалко мне!» Пожертвуй
Коль с речистым Секундом прочитаешь
(Или слишком нахальна наша просьба?)
Эту книжку, то ей придется больше
Быть в долгу у тебя, чем у владельца,
Не увидит мучений с шатким камнем,
Коль ученый Секунд с моим Севером
Сгладят всю ее цензорским подпилком.
Эмилиан, ты всегда останешься бедным, коль беден:
Деньги даются теперь только одним богачам.
Двести тысяч ты, Гавр, обещался мне дать, но зачем же,
Раз не способен ты был и десяти-то мне дать?
Или ты можешь их дать, да не хочешь? Но это же гнусно!
Да пропади ты совсем, Гавр, малодушный подлец!
Гонишься ты, я бегу; ты бежишь, я гонюсь за тобою,
Диндим; не хочешь, хочу; хочешь ты, я не хочу.
Уже мальчик орехи бросил с грустью:
Вновь учиться зовет крикун наставник;
И, в обманные кости проигравшись,
Извлеченный из тайного притона,
Сатурналий окончился весь праздник,
А подарков ничтожных, даже меньших,
Чем обычно, мне, Галла, не дала ты.
Что же? Пусть мой декабрь пройдет впустую,
Сатурналий канун — Календы марта:
Отдарю я тебя тогда на славу.
КНИГА VI
Посылаю тебе шестую книжку,
Марциал дорогой, мой друг любимый.
Если тонкий твой слух ее исправит,
Ей не будет так боязно и страшно
Шуткой считался обман священного факела брака,
И неповинных мужчин шутка была холостить.
Твой же на это запрет поколениям будущим, Цезарь,
Помощь дает и велит честно рожденными быть.
А до тебя — о, позор! — был и скопец любодей.
О, народись! Ты судьбой обещан дарданцу Иулу,
Истинный отпрыск богов, мальчик великий, родись!
Чтобы маститый отец бразды тебе вечные вверил
Для управленья вдвоем миром до старости лет.
Тянет и выпрядет все Фриксова овна руно.
Цензор лучший из всех, владык владыка,
И триумфами Рим тебе обязан,
И рожденьем и возрожденьем храмов,
Городами, театрами, богами,
Приторговав для себя дорогую в деревне усадьбу,
Дать мне сто тысяч взаймы, Цецилиан, я прошу.
Не отвечаешь ты мне, но ответ я в молчании слышу:
«Ты не отдашь!» Для того, Цецилиан, и прошу.
Трое в комедии лиц, а любит, Луперк, твоя Павла
Всех четырех: влюблена даже в лицо без речей.
С той поры как закон возродился Юлиев снова
И водворилась, Фавстин, в семьях стыдливость опять,
И тридцати-то еще не минуло полностью суток,
А Телесина пошла замуж в десятый уж раз.
Меньше б я был оскорблен, будь она шлюхой, как есть.
Двое преторов, четверо трибунов,
Стряпчих семеро, десять стихотворцев
К некой девушке сватались недавно,
Дочке некого старца. Тот немедля
Что, Север, разве глупо поступил он?
Ты засыпаешь, Левин, в Помпеевом сидя театре,
И недоволен, когда поднял тебя Океан?
Несколько тысяч на днях просил я Юпитера дать мне.
«Тот тебе даст, — он сказал, — храмы который мне дал».
Храмы-то, правда, он дал Юпитеру, мне же он тысяч
Не дал: Юпитера я, глупый, о малом просил.
Как благодушен он был, просьбу читая мою!
Так он глядит, диадемы даря умоляющим дакам,
На Капитолий идя и возвращаясь с него.
Дева, молю, громовержца наперсница нашего, молви,
Так я сказал, и рекла, отложив Горгону, Паллада:
«В том, что еще не дано, видишь, безумец, отказ?»
Ты удивляешься, Марк, что Пилада вместе с Орестом,
Нет в наши дни? Но Пилад то же пивал, что Орест;
Лучший хлеб и дрозды никогда не давались Оресту,
Но накрывался всегда им одинаковый стол.
Хоть и порода моей глотки не хуже твоей.
Кадмов Тир тебе шлет, мне же Галлия грязная ткани:
Хочешь, чтоб пурпур твой, Марк, в грубом плаще я любил?
Чтоб я представил собой Пилада, представь мне Ореста,
Что покупные косы ей принадлежат,
Твердит Фабулла. Разве, Павел, врет она?
Кто же поверит, что ты не изваяна Фидием или
Что не Паллады рукой, Юлия, ты создана?
Уст не сковав немотой, отвечает сверкающий мрамор,
И на спокойном лице светится отблеск живой.
Что сорвана у тебя с шеи, дитя Купидон.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги