— А где же Посольский тракт? — спрашивали немцы ямщиков. — А вот он самый, — указывали на круглое пространство ямщики. — А сего незаметно! — восклицали немцы, вглядываясь в грунт. — Так трахт одно направление, а трамбовки тут быть не должно! Он до самой Казани такой — все едино! — поясняли, поелику возможно, ямщики иноземцам. — Ах, это знаменито! — смеялись немцы. — А то как же! — всерьез подтверждали ямщики, — оно так видней и просторней! Степь в глаза — веселья слеза! — Весьма примечательно! — дивились немцы. — А то как же! — поддакивали ямщики, а сами ухмылялись в бороду, дабы никому оскорбительно не было.
За Рязанью — обиженным и неприютным городком — уже редко жили люди. Тут шла бережная и укромная жизнь. Еще от татар остался этот страх, испуганные очи ко всякому путнику, потаенность характера и заулюченные чуланчики, где таилось впрок небогатое добро.
С удивлением вглядывался Бертран Перри в редкие укрепления с храмишками посредине. Окрест таких самодельных кремлей жили местные люди в кучах избушек. И видно было, что это — новосельные люди. А раньше все хоронились в уюте земляных валов и деревянных стен, когда татары по степному разнотравию достигали сих районов. Да и жил в тех крепостцах все более казенный народ, учиненный сюда князьями, а не полезные хлебопашцы. А теперь — разрастаются селитбища, а по осени и ярмарки гремят, даром что нынче царь то со шведами, то с турками воюет и страна от того ветшает.
Вскоре путешественники должны повернуть на Калмиюсскую Сакму — татарский ход по обочине Дона на Русь.
Однажды в полдень ямщик махнул кнутом без нужды и дико свистнул. Лошади взяли.
— Танаид! — крикнул Карл Берген, высунувшись из кареты. Перри остановил экипаж и вышел. На дальнем горизонте, почти на небе, блестела серебряной фантазией резкая живая полоса. Как снег на горе. — Вот он, Танаид! — подумал Перри и ужаснулся затее Петра: так велика оказалась земля, так знаменита обширная природа, сквозь которую надо устроить водяной ход кораблям. На планшетах в Санкт—Петербурге было ясно и сподручно, а здесь, на полуденном переходе до Танаида, оказалось лукаво, трудно и могущественно. Перри видел океаны, но столь же таинственны, великолепны и грандиозны возлежали пред ним эти сухие косные земли.
— На Сакму! — крикнул передовой ямщик. — Ухватывай ее в укос! Штоб к ночевке на Идовском большаке быть беспременно! Овсяные кони схватили и понесли полной мочью, в соучастие нетерпеливым людям.
— Окоротись! — закричал вдруг передовой ямщик и для признака задним поднял кнутовище. — Что вышло? — спохватились немцы. — Стражника взять забыли, — сказал ямщик. — Какой методой? — уже покойно спросили немцы. — За нуждой в отвершек на постое побежал — глянул, а его нету на заднем причале! — Эх ты, бурмистр бородатый! — резонно выразился второй ямщик. — Да вон он лупит степью, плешивый чин, за ширинку держится! — успокоился виноватый ямщик. И странствие тронулось, держа курс на полдень — на Идовские и Ордобазарные большаки, а оттуда — на малые епифанские столбы.
VI
Работа на Епифани взялась сразу.
Малоизвестный язык, странный народ и сердечное отчаяние низложили Перри в трюм одиночества.
И лишь на работе исходила вся энергия его души, и он свирепел иногда без причины, так что сподручные прозвали его Каторжным Командиром.
Епифанский воевода занарядил всех мужиков воеводства: кто камень ломал и к шлюзам подвозил, кто на канале землю рыл, кто реку Шать чистил по живот в воде.
— Что ж, Мери! — бормотал Бертран, бродя ночью по своему епифанскому покою, — таким горем меня не взять! Покуда есть влага в сердце — спасусь! Построю канал, царь денег много даст и — в Индию… Ах, как жаль мне тебя, Мери!.. И, путаясь в страдании, тяжких мыслях и в избыточных силах своего тела, Перри грузно и безумно засыпал, тоскуя и взывая во сне, как маленький. Около осени приехал в Епифань Петр. Он остался недоволен работами:
— Скорбь в рундуке разводите, а не тщитесь пользу отечеству ускорить, — сказал царь. Действительно, медленно шли работы, как ни ожесточался Перри. Мужики укрывались от повинности, а лихие головы сбегали в безвестные места. Охальные местные люди вручили Петру челобитные, в коих велся учет злому начальству. Петр приказал повести дознание, откуда выяснилось, что воевода Протасьев за большие поборы освобождал слободских мужиков от повинностей, а поверх всего миллион рублей себе нажил на всяких начетах и требовательных ведомостях с казны.
Петр приказал Протасьева бить кнутом, а потом сослал его на Москву для дополнительного следствия, но он там досрочно с печали и стыда умер. По отъезде Петра, когда срамота еще не забылась, другая беда нашла на епифанские работы. Карл Берген ведал работами на Иван–озере, — валом земляным его огораживал, чтобы воду в нем поднять до нужной судоходной глубины. В сентябре Перри получил от него рапорт, где указывалось: