Эпидемия FV

Зачем ему жить? Чтобы вот так ездить в автобусе, отдавливая всем ноги, чтобы скандалить по поводу того, что ему не уступили место? Портить настроение другим? Убить его — милосердие! И для него, и для окружающих. Схватить за горло, и душить, пока не закатятся его глаза. Убить… Убить… Убить…

Женя сдался, позволив очертаниям салона полностью расплыться в белой пелене. Ярость клокотала в груди, требуя прямо сейчас ударить старика в лицо, в переносицу. Чтоб треснули кости, чтобы он подавился собственными зубами…

Зубы на подушке…

Почему?

Аня…

Образ Ани мелькнул в памяти в последний раз, и отступил, полностью вытесненный яростью.

Он пришел в себя в автобусе, сидящим у окна. За окном было еще светло, но солнце уже коснулось горизонта, из чего можно было сделать вывод что с того момента как он потерял над собой контроль, прошло не больше двух часов. Впрочем, зачем делать какие-то выводы, когда можно просто посмотреть на часы, точнее — на сотовый. 19–50. Отключился он ориентировочно в пол седьмого, значит прошло не более полутора часов.

На сотовом — три не принятых вызова. Два — Аня, один — Даша. Ладно, с этим разберемся позже.

Так, уже хорошо… отсутствовал он недолго. Второй вопрос — где он. Женя огляделся по сторонам. Автобус ехал по самой окраине Сосновского района, в сторону центра. То есть он давно проехал свою остановку, промотался где-то полтора часа, после чего вновь сел в автобус и поехал обратно. Спасибо, что хоть очнулся он даже до того, как проехал свою остановку вторично, и что вообще не укатил обратно в центр. Бывало и хуже, при чем гораздо хуже.

Женя оглядел себя с ног до головы. Все как обычно. Все так, как и было до провала в памяти. Только на ботинке, отдавленном дедом-маразматиком, красовался отпечаток.

Спрашивается, где он был все это время? Ответ очевиден: черт его знает! Все как обычно, и от дома он относительно не далеко. Ехать осталось минут десять. Что ж, надо позвонить Ане — чего это она так настойчиво его искала?

Он достал телефон, намереваясь набрать ее номер, когда, вдруг, отчетливо ощутил у себя между лопаток чей-то взгляд. Женя обернулся… В полупустом автобусе ехали от силы человек десять, так что выискивать того, кто так пристально наблюдает за ним, не было нужды. Он сразу же увидел ее. Девочка лет семи, в школьной форме, сидящая через три сиденья от него с молодой красивой женщиной. Их сходство бросалось в глаза — почти наверняка мать и дочь.

Поймав его взгляд девочка вскрикнула, и закрыла лицо руками, что не могло не привлечь внимания матери.

— Что случилось? — она говорила негромко, но Женя все же слышал ее. Девочка ответила совсем уж шепотом, так что ее слов он не расслышал, но ответ матери он слышал хорошо. — Опять? Не думай об этом.

— Он не знает, понимаешь! — уже громче сказала она, делая попытки встать, но мать удержала ее.

— И ты не знаешь. Тебе нет до этого дела.

— Но мама…

— Простите, — вставая, сказал Женя. Разговор явно шел о нем, и какое-то шестое чувство подтолкнуло его, подсказав, что он должен выяснить, о чем именно идет речь. — Но можно узнать, чего именно я не знаю? Мне показалось, что вы говорите обо мне.

— Вам показалось! — резко бросила мать.

— Нет, мы говорили о вас! — быстро сказала девочка, — Присядьте, я должна вам кое-что сказать. Мама, возьми меня на колени.

Женя украдкой огляделся по сторонам. Остальные пассажиры дремали — поглядывали на них, но без особого любопытства. Скандала не намечалась, никто ни с кем не ругался — на что же тут смотреть?

Мать проворчала что-то себе под нос, но усадила дочку к себе на колени, освобождая Жене место. Теперь их лица находились почти на одном уровне, и девочка, подавшись к нему, едва слышно прошептала ему на ухо.

— Внутри вас — зло!

Где-то под солнечным сплетением что-то ворохнулось, а к горлу подступил комок. Первым его побуждением было вскочить, рассмеяться, сказать матери что у ее дочки явно не все в порядке с головой, вернуться на свое место и докемарить до своей остановки. Забыть об этом ребенке, как он каждый раз выбрасывал из головы мысли о том, где он бывает, когда перестает быть самим собой.

Но Женя остался…

— Почему ты так решила? — спросил он.

— Простите нас, — вмешалась мать. — Моя дочка очень впечатлительная. Она не хотела вас обидеть!

— Мам, помолчи! — с недетской серьезностью велела девочка, и продолжила, обращаясь уже к Жене. — Потому что я чувствую его в вас. Оно у вас в душе!

— В каждого в душе есть немного зла, — возразил он.

— Немного — у каждого. У некоторых его много, но они знают об этом. Некоторые пытаются контролировать это, кого-то это даже получается. Но вы не можете, потому что даже не знаете о том, что в вас живет зло. Я никогда еще не ощущала такой силы!

— И что же мне делать?

Он не иронизировал, он спрашивал абсолютно серьезно. Вот так, сразу, безоговорочно, он поверил этому ребенку. Поверил, нутром чувствуя, что она права. Что в его душе живет что-то такое, что чувствует эта малышка. Что-то, что пугает ее. Да чего там, это что-то давно пугало его самого.