Эпидемия

На бегу он успевает оглянуться и посмотреть на куратора. (Он подменяет безликое понятие «куратор» простым и человечным «Валерий Алексеевич», понимая, что больше никогда не узнает ни его фамилию, ни звание.)

Валерий Алексеевич дергается, словно его со всех сторон лупят тяжелыми палками. Кашинцев видит разрывы, возникающие на его одежде, видит, как его отбрасывает назад, но куратор не сдается. Вслепую он продолжает судорожно жать на спуск так сильно, будто от этого зависит скорость пули; словно он не стреляет, а выдавливает ее из ствола, и… лицо его становится значительным. Оно выражает нечто большее, чем обычное человеческое лицо.

Последнее, что видит Кашинцев, – это второго солдата, вскрикивающего что-то вроде «ать!», останавливающегося и начинающего поливать из автомата Калашникова припаркованную «девяносто девятую». Кучность боя АКМ делает свое убийственное дело: машина взрывается россыпью мелких стеклянных брызг. Но, кроме этих брызг, Кашинцев замечает красное облачко, взметнувшееся над темно-синей крышей.

Солдаты, стоявшие перед ним в цепи, щелкают предохранителями, будто выступают на соревнованиях по синхронному приведению личного оружия к бою, и открывают перекрестный огонь.

Через четыре шага (которые Кашинцев делает как по воздуху, не касаясь земли) «девяносто девятая» выглядит так, будто угодила в гигантскую швейную машинку, в которой – увы! – не оказалось ниток; поэтому тусклый сентябрьский свет сочится из тысячи маленьких аккуратных дырок калибром 5,45 мм.

Внезапно, как по взмаху руки невидимого дирижера, все затихает. Кашинцев бежит и орет, и чувствует себя неловко. Потом до него доходит почему. Он солирует. Слышны только его крик и шипение горячих гильз в осенних лужах.

Кашинцев замолкает…

Он подбежал к машине одновременно со странной парочкой, которую по-прежнему сопровождал офицер. Солдат в пятнадцати шагах от них отсоединил пустой магазин и тут же примкнул новый.

– Ннне ссстреляйте… – с трудом выговорил Кашинцев; онемевшие губы совсем не слушались.

Офицер процедил сквозь зубы что-то неразборчивое и крайне недружелюбное. Высокий лысоватый мужчина посмотрел на Кашинцева, покачнулся и оперся на крышу машины.

– Вы кто? – спросил он.

– Я – Кашинцев. Я был с ним, – он показал большим пальцем через плечо; в сторону, где, по его мнению, лежал куратор. Заставить себя обернуться и посмотреть он не мог.

– Это вам… документы? – глаза мужчины закатились, он снова покачнулся, на этот раз – сильнее.

Кашинцев бросился вперед и подхватил его под руку.

– Да, мне. Наверное… Я – ученый. Микробиолог.

– Уезжать… Надо уезжать, – четко выговорил мужчина.

Лицо его быстро заливала неестественная бледность.

– Что с вами? Вы ранены? – Кашинцев стал аккуратно ощупывать мужчину.

Он провел рукой по его спине, и в области поясницы, прямо под рюкзаком, пальцы почувствовали что-то теплое и липкое.

– Проклятье! – выругался Кашинцев. – Да из него течет, как из… – он запнулся, не находя удачное сравнение. Рука была испачкана в крови.

– Чего встал? Вези его в больницу, – распорядился офицер.

Капитан смотрел на всю эту троицу с подозрением. Он переводил взгляд с черной «Волги» на «девяносто девятую» и лежащие рядом с ней трупы. Но у «Волги» были государственные номера голубого цвета, а у «Жигулей» – обычные, черные цифры на белом фоне; видимо, это действовало на военного успокаивающе. Пока. Но тянуть в любом случае не стоило.

– Да, да… Надо ехать, – рассеянно согласился Кашинцев, снимая со спины мужчины рюкзак.

Он открыл переднюю дверцу и бросил рюкзак на пассажирское сиденье; на заднее – осторожно усадил раненого. Девушка устроилась рядом.

Кашинцев обошел машину и сел за руль. Через лобовое стекло он видел капитана, который стоял и внимательно следил за их машиной; похоже, у него оставались серьезные сомнения относительно правильности своих действий.

Кашинцев протянул руку к замку зажигания и вдруг осознал, что, если он не найдет ключей, то это – конец. Он ни за что не сможет подойти к телу куратора и обыскать его. Более того, этот капитан наверняка никуда их не отпустит, пока не выяснит все обстоятельства.

Игорь похолодел. Он боялся смотреть на рулевую колонку; искал ключи на ощупь. К счастью, они оказались на месте.

Кашинцев через силу улыбнулся офицеру и включил зажигание.

Стартер бодро провернулся; в цилиндрах появились первые вспышки. И вот двигатель бодро зарокотал, перемалывая порции неэтилированного бензина.

Кашинцев включил первую передачу и, едва касаясь акселератора, осторожно тронул машину с места; он еще помнил, как может ускоряться это неповоротливое с виду чудовище.

– Куда ехать? – спросил он.

– Все равно… куда… – с трудом проговорил мужчина с заднего сиденья.

К сожалению, он был прав. Ехать им действительно было некуда. И везти раненого в больницу, как советовал офицер, тоже было нельзя. Тупик. Они были загнаны в угол.

Кашинцев вспомнил номер телефона, который назвал ему Валерий Алексеевич.

«Воспользуетесь в самом крайнем случае, если не будет другого выхода».

Похоже, сейчас был именно самый крайний случай – потому что другого выхода он не видел.