Эоловы арфы

— Не лицемерьте! Ведь зарплату рабочим вы сократили, пожалуй, на треть, а то и наполовину?

— Ну, в общем-то…

— В Гамбурге паника, там все обесценено, абсолютно все, кроме серебра и золота…

— Чтоб провалиться этим немцам с их трусостью и жадностью.

— Не ройте яму другому…

— Шрёдера, сударь, я знаю прекрасно. Его фирма одна из самых богатых и старых в Гамбурге. На днях он воззвал к своему лондонскому брату Джону о помощи. Джон телеграфировал: если двух миллионов марок банкнотами будет достаточно, то он готов послать на эту сумму серебра. Христиан тотчас ответил: три миллиона или вовсе ничего. Такую сумму Джон послать не мог, и Христиан Матиас Шрёдер взлетел на воздух…

На Энгельса многие посматривали заинтересованно. Было известно, что молодой купец-немец получает французские, американские, прусские газеты и потому обычно осведомлен о событиях в мире гораздо раньше и лучше, чем все деловые люди Манчестера. К нему хотели бы подойти, с ним охотно поговорили бы, но у него был вид человека куда-то сосредоточенно устремленного, и никто не решался его остановить.

Вдруг Энгельс неожиданно столкнулся лицом к лицу с самим Джоном Поттером, мэром Манчестера. Это был очень толстый сорокашестилетний господин, рыжий, краснолицый, большой весельчак и бабник, «боров», как его звали в городе. Ни обойти, ни сделать вид, что не узнал, тут, конечно, невозможно, пришлось раскланяться.

— Господин Энгельс! — таким тоном, словно это встреча на охоте или на бегах, воскликнул Поттер. — Какие новости вы нам принесли? Что происходит в этом сумасшедшем мире?

— Новости? — во весь рот улыбнулся Энгельс. — Новостей много, сэр, но все они сегодня отступают на задний план перед новостями, что мы узнаём здесь, в этом зале. За этими новостями я сам сюда и пришел.

Несколько знакомых и незнакомых биржевиков приблизились к Энгельсу и мэру. Образовалась группа, которая постепенно росла.

— Здесь новость отличная! — с преувеличенным энтузиазмом завзятого весельчака ударил в жирные ладони Поттер. — Цена на хлопок поднялась до семи с четвертью пенсов за фунт. Значит, самое худшее миновало!

Это было неожиданностью. Еще вчера цена на хлопок держалась около шести с половиной центов, и все говорили о том, что она должна упасть еще ниже. Конечно, и сейчас положение большинства фабрикантов крайне тяжелое, некоторых — отчаянное, восемь или десять мелких текстильных фирм на днях уже лопнули. Но, по расчетам Энгельса, кризис в этой отрасли промышленности лишь тогда станет по-настоящему силен и страшен, когда цена на хлопок опустится до шести пенсов.

— Да, да! — возбужденно колыхал свои телеса Поттер. — Как мэр города я с радостью и гордостью отмечаю, что многие вновь поднимаются на ноги. Я сам видел, что Мендл держит весь свой большой товарный склад освещенным до десяти часов вечера — нагрянули купцы из Индии, из Леванта и покупают огромные партии хлопка, пряжи, тканей…

— Тем самым подготавливая в Индии и Леванте резервный кризис, — со спокойной улыбкой сказал Энгельс.

— Типун вам на язык! — с неожиданным для такой туши проворством махнул рукой Поттер.

— Увы, господа, дело обстоит именно так, — улыбаясь, как при раздаче рождественских подарков детям, сказал Энгельс. — Конечно, в развитии кризиса могут быть и даже вероятны послабления, но они будут носить временный характер. Ведь нет уже никакой новой Австралии или Калифорнии, которые могли бы спасти. Поверьте, уедут индийские купцы с товарами, купленными здесь за бесценок, и Мендл, которому все вы сейчас так завидуете, снова окажется на мели. А цена на хлопок очень скоро опять упадет.

— Вы Кассандра, Энгельс! — воскликнул кто-то.

Энгельс рассмеялся. И смех его, такой звонкий, беззаботный, веселый, прозвучал столь неожиданно и странно в этом мрачном зале, среди охваченных страхом и отчаянием людей, что все обернулись, а некоторые даже подошли взглянуть на человека, который так смеется здесь в такое время.

— Вы сказали, сэр, — обратился к Энгельсу высокий господин с пышными бакенбардами, — что мы все завидуем Мендлу. Да, это так. Но разве вы сами ему не завидуете? Разве ваша фирма в отличие отвсех нас не несет в эти дни никакого ущерба?

— Позвольте, господин Трост, — вмешался владелец трех крупных шелкопрядильных фабрик желтолицый горбун Джон Понди. — Задавать такие вопросы не корректно. В конце концов, это коммерческая тайна…

— Ах, какие теперь, к черту, тайны! — вспылил Трост. — У меня находится в пути на кораблях тридцать пять тысяч мешков кофе, и каждый мешок, прибыв в Англию, станет дешевле на фунт стерлингов. Значит, господин Понди, я теряю на этой операции тридцать пять тысяч фунтов. А это четверть всего состояния нашей семьи. Вот вам моя тайна, съешьте ее!

Казалось, Трост готов был с кулаками ринуться на горбуна, но тот негодующей походкой отошел в сторону. Пожалев о сцене, которая могла бы быть очень занимательной, Энгельс сказал:

— Разумеется, и наша фирма несет ущерб, господин Трост, так что все мы сейчас, как в судный день, находимся в одинаковом положении.