Эоловы арфы

Другие прозвища были рождены особенностями внешности, характера или манер. Сам Маркс за свою смуглость был для всех Мавром; первому сыну Эдгару за его подвижность и легкость дали прозвище Муш, что на рейнском диалекте означает воробей.

Старшую дочь Женни чаще всего звали Женнихен, по могли также назвать Кви-Кви — император Китая. Но больше всего прозвищ было у средней дочери Лауры: за умение шить и со вкусом одеваться ее прозвали Мастер Какаду (так звали модного портного в каком-то старом романе), за кулинарные способности — Стряпухой, за помощь отцу — Секретарем, за пристрастие к стихам — Поэтессой.

Прозвища давались не только членам семьи, но едва ли не всем, кто бывал в доме, с кем вообще так или иначе Марксы сталкивались, — в этом они были беспощадны и неутомимы. Энгельс для детей был Ангельсом, Вильгельма Либкнехта за обилие сказок и историй, которые он знал, дети прозвали Лайбрери (Библиотекой).

Чаще всего прозвища давал сам Маркс. Это было одним из выражений веселого переизбытка его жизненной энергии, неудовлетворенности сущим, нелюбви к однозначности. Одним из проявлений дерзкого желания все вокруг переиначить или хотя бы подчеркнуть во всем новые свойства, обнажить скрытые грани.

В этом доме, где так любили всякую игру и затею, так ценили хорошую выдумку и острое словцо, нередко после визита нового гостя даже собирались на специальный совет, чтобы решить, какое прозвище дать новичку. И всегда нужное слово находилось.

— Так как же мы назовем Луи Блана?

— Нарцисс! — кто-то предложил тотчас.

— Банально, — отверг Маркс.

— Прелестная малышка, — сказала старшая дочь.

— Это лучше, но не исчерпывающе.

— Крошка Цахес? — неуверенно проговорила Лаура.

— Мало чем отличается от предыдущего.

— Может быть, наоборот, Титан или Трибун? — спросила жена.

— Нет, — решительно возразила Елена, — по мне, тут одно только имя подходит — Кот, мартовский Кот.

Дебаты были долгими, жаркими. То и дело слышалось:

— Голиаф!

— Щеголь!

— Денди!

— Оратор!

— Подзеркальник!

И каждый настаивал на своем, и все приводили убедительнейшие доводы в пользу именно такого, а не иного прозвища, и все шумели, кричали, горячились.

Наконец Маркс сказал:

— Оставим спор. Давайте обратимся к Энгельсу как к арбитру. Отправим ему все прозвища, что пришли нам тут в голову, и пусть он выберет из них или придумает свое.

Так и сделали, хотя это никого не успокоило и все продолжали предлагать новые и новые прозвища. На второй день после того как отправили письмо в Манчестер, Лаура во время вечернего чая воскликнула в сердцах:

— Может быть, Луи Беспрозванный, черт побери!

И тут Маркса осенило.

— Позвольте, — изумленно проговорил он, — что же это мы ломаем головы, когда у него уже есть прозвище! Как я мог забыть! Французские рабочие давно зовут его Луи Маленький. Рядом с Луи Наполеоном это звучит выразительно, и ничего лучшего нам не придумать. Я уверен, что Фридрих будет изумлен нашим письмом и посмеется над нами.

Через несколько дней пришло письмо от Энгельса. Маркс оказался прав: Фридрих действительно очень удивился забывчивости своих лондонских друзей и советовал им впредь не ломиться в открытые двери.

Дружеская усмешка всех примирила. Все согласились:

— Луи Маленький.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Большой и богатый зал ресторана "Золотой лев", одного из самых фешенебельных в Брайтоне, был почти пуст: последний день сентября — сезон кончается, уже многие отдыхающие разъехались, а кроме них, посетители здесь не так уж часты, особенно в будний день.

Лакеи уныло и сонно цепенели на своих местах. Лишь когда открывалась входная дверь, они оживлялись, настораживались, следя за тем, куда, к какому столику направится редкий гость.

Было около восьми, когда дверь распахнулась и вошел высокий, элегантно одетый молодой господин. Он внимательно оглядел зал и направился к уединенному столику у окна, в углу. Лакей, обслуживавший этот столик, мысленно поблагодарил вошедшего за выбор, в то время как у всех остальных его собратьев невольно навернулись на язык слова досады. "Ах, черт!" воскликнул про себя один. "Ну куда ты!" — прошептал второй. "Везет же старику…" — завистливо вздохнул третий…

Лакей, которому повезло, действительно был уже в весьма почтенных летах и хорошо знал дело. Он не кинулся тотчас к своему новому клиенту, зная, что нельзя показаться назойливым, что надо человеку дать осмотреться, освоиться, изучить карту. Но и промедлить тоже опасно. Выбрав момент, какой ему подсказывали многолетний опыт и профессиональная интуиция, то есть именно тот, что и следовало, лакей подошел к столу.

— Добрый вечер, сэр. Вы весьма мудро поступили, решив провести остаток этого дня у нас.

Молодой господин кивнул в ответ головой и улыбнулся, сделав вид, будто не знает, чего на самом деле стоит эта заученная приветливость.

— У нас получена партия прекрасного портвейна, — с гордостью и в то же время с оттенком доверительности сообщил старик.

— Отлично. Принесите бутылку. А свежие ли у вас омары?