«Я так больше не могу» — может, на самом деле это был крик о помощи, который я не понял? И который не поняла она сама?
Что-то было еще. Что-то, чего я в упор не видел или не знал. То, чего не мог понять без нее. Пока она сама не доверится мне.
Именно поэтому я не мог позвонить или прийти сам. Если я сделаю это, ничего не изменится. Мы помиримся, но все пойдет по-прежнему. Или, может, даже хуже. Пока, рано или поздно, все равно не умрет.
Мне оставалось только одно. Сцепить зубы и ждать.
«Что твое — от тебя не уйдет. А не твое — все равно не удержишь», — сказала мама.
Если Наташа действительно моя, если захочет, чтобы мы по-настоящему были вместе, она придет. И тогда я все сделаю, лишь бы помочь ей.
Второй день. Третий день. Я просто ждал. На работу не ездил, через силу загонял себя за учебники. Что-то делал, читал, а потом оказывалось, что сижу, уставясь в одну точку.
На третий день поздно вечером вдруг захотелось чаю. Горячего чаю и толстый кусок булки с толстым слоем сливочного масла. Странно, булку я вообще не любил, тем более с маслом. У меня его и не было. Да черт с ним, пусть будет просто чай.
Я поставил чайник и остановился у окна, глядя на темный двор.
А ведь я забыл еще о чем-то. Какая-то мелочь…
Мелочь?! Ключ! Который выпал из кармана и который я не стал поднимать.
Что бы я подумал на месте Наташи? Что Антон, уходя, швырнул его на пол. Демонстративно. Доля правды в этом была, я ведь действительно его не поднял. Но никакой демонстрации явного и бесповоротного разрыва. Хотя если она поняла так… я мог ждать ее до скончания века. И что теперь делать?
Я задумался и не сразу услышал писк домофона. Почему не сомневался, что это Наташа? Не знаю. Но экран включил, только чтобы убедиться: она еще там, не ушла. Открыл дверь и ждал ее — как в тот день, когда приехала за Тошкой.
Губы — такие сладкие, мягкие, теплые, не оторваться. Запах, сводящий с ума. Волосы — струями между пальцами. Никаких слов не надо. Она пришла! Она со мной!
Нет, надо. Необходимо. Но… не сейчас. Еще минутку вот так обнимать ее, прижимая к себе. И еще одну…
Чайник. Настырная сволочь, свистит, как будто собирается улететь на Марс. Ну и лети, кто не дает? Только не мешай!
— Будешь кофе? — я с трудом перевел дыхание, и Наташа молча кивнула.
Джезва. Кофе. Соль и перец. Кипяток.
Ее взгляд в спину. Как тогда.
Де-жа-вю…
Мы правда будем пить кофе? Или это просто пауза, чтобы собраться с силами? Для чего? Для разговора? Или?..
Наташа подошла, обняла меня сзади, прижалась к спине грудью.
Так, видимо, кофе не будет. Я снял джезву с конфорки, выключил плиту, повернулся к ней.
Широкая юбка с запахом, чулки в такой холод — ты ведь знала, да? Знала, что так будет?
Одна пуговица, вторая — бросил юбку на стул. Провел рукой по бедру до плотной кружевной резинки.
Все повторялось, хотя и немного иначе. Но мысль та же. С горечью.
Как жаль, что все именно так. Потому что ничего не выйдет. Не с этого надо было начинать. Остановиться? Это ничего уже не изменит. Ответ от устройства получен…
Я подхватил ее за талию, посадил на стол. Коснулся губами узкой полоски кожи над резинкой чулка. И почувствовал, как Наташа вздрогнула и напряглась. Поднял взгляд — широко распахнутые глаза и дрожащие губы.
Черт, ну что опять?!
И вдруг как вспышка в темноте, которая выхватила то, что было рядом, только руку протяни.
Слова Ольги: «Она от него сбежала с одной сумкой и с енотом. И с синяком на полморды. И это было далеко не впервые, когда он на нее руку поднял. Он из пушки во всю голову убитый кретин. И сволочь».
В тот первый раз я совершенно случайно, потеряв равновесие, прижал ее к столу — и тут же получил капитально. Потом хотел вот так же, как сейчас — ну да, нравилось мне это всегда. И она вывернулась из-под руки. Упомянул как-то секс на столе — и ее аж передернуло. Хотя, кроме стола, мы им разве что на потолке не занимались. Что не так со столом?
Если подумать, у нас с ней все началось с секса — пусть неудавшегося. И значил он для нас очень много. Но в нем-то и пряталась засада. Когда все шло прекрасно и вдруг я натыкался на мигающую надпись «verboten». Запрещено? Ладно, у каждого свои тараканы. Я не задумывался, ставил для себя вешку и продолжал иначе. А мог бы и задуматься.
Не мог. Потому что такое в голову не приходило. Не могло прийти — настолько это было для меня дико и отвратительно. Чтобы муж силой принуждал жену к сексу?! Что он вообще с ней делал — на столе? Хотел я об этом знать? Меньше всего на свете. Но если не узнаю, как смогу ей помочь? Это нужно было не мне — ей. Отсюда все ее страхи и недоверие.
Я подал Наташе руку, помог слезть. Сел на стул, посадил ее на колени, обнял. Прошептал на ухо:
— Не бойся…
Она разрыдалась, как маленькая девочка, обхватив за шею. Я молча гладил ее по спине, по волосам, покачивая на руках, пока понемногу не успокоилась.
— Наташа, расскажи мне все, — попросил, поцеловав в макушку.
И она рассказала.