Энигмастер Мария Тимофеева

Под конец, вдоволь налюбовавшись (Маша всегда была неравнодушна к сложной технике, и родители утверждали, что это наследственное), подняться на коммунальную палубу. Посетить рекреационную зону и выяснить, действительно ли там был бассейн или Ахилл ее разыграл на ровном месте. Кроме того, там должна быть еще и оранжерея, увы – совершенно вымороженная. А еще каюты экипажа. Открытые. С личными вещами, до сих пор оставленными в неприкосновенности. Маша не собиралась ничего трогать руками. Просто посмотреть. Открыть дверь, постоять на пороге, повздыхать горестно. И уйти восвояси…

На мгновение у Маши перехватило дух от внезапного ощущения свободы. Даже голова немного закружилась. Прогулка в полном одиночестве по пустому космическому городу! Не всякому выпадет такое приключение.

Но затем она рассудила, что все же в этом приступе эйфории повинна передозировка шантаута. И потому надлежит сдерживать внезапные порывы, не отвлекаться на обуревающие эмоции, а по возможности холодно и бесстрастно фиксировать происходящее. Да, шантаут не вызывает галлюцинаций. Но, по косвенным наблюдениям, в случае превышения рекомендуемой дозировки он может чрезвычайно обострять чувства. На что Маша и рассчитывала.

Должно быть, в первую очередь в ней обострилось чувство пространства.

Маша неспешно двигалась в направлении главного поста, прислушиваясь к шумовому фону. Ничего нового: все так же булькал охладитель, все так же где-то искрило, все так же уныло пыхтели воздухоочистители. Откуда-то глубоко снизу, с инженерных палуб под ногами, доносилось невнятное уханье. Что там могло ухать так внушительно, Маша и предположить не могла.

Она тут же придумала себе заточенного в реакторных отсеках демона Балрога, в задачи которого собственно и входило присматривать за веществом и антивеществом в магнитных ловушках. Лишившись привычного занятия, Балрог скучал, лениво пробовал огненными плетками одрябшие магниты и временами меланхолически ухал. Маша мысленно оснастила горемыку ветвистыми рогами, стрекозиными крыльями, укутала шелковистым мехом пестрых гавайских расцветок и снабдила прочими натуралистическими деталями. «Печальный Балрог, дух ворчанья, бухтел под грешною землей…» – напевала она. Спустя несколько минут Маша с неудовольствием обнаружила, что перегнула палку с играми разума: Балрог угнездился в ее воображении весьма прочно и не желал уходить. «Брысь! – скомандовала Маша. – Не хочу о тебе думать. Убирайся откуда пришел. Упрямишься? Ничего, я-то знаю, что нужно сделать, чтобы не думать о белой обезьяне…» Она тут же представила себе упомянутую обезьяну. Не какую-нибудь там безобидную мартышку, увешанную старинными очками в роговой оправе. А вполне крупногабаритную гориллу. Да что там мелочиться – Кинг-Конга. Пятиэтажного, угрюмого, бурчащего необъятным брюхом. И, разумеется, белого, как снег. Угрожающе взрыкивая, Кинг-Конг горной лавиной попер на Балрога. Тот, зловеще ухмыляясь, выставил перед собою рога и щелкнул плетками… «Разберитесь как-нибудь без меня, хорошо?» Монстры не возражали. Спустя мгновение Маша пожалела, что оставила их без присмотра.

Ей пришлось остановиться и основательно приложиться к термосу. Идея с шантаутом уже не выглядела такой заманчивой. «Не знаю, как там с чувствами, – безрадостно подумала Маша, прислушиваясь к разворачивавшейся в ее мозгу бойне, – но со здравым смыслом я свободно могу распрощаться. Эй, вы двое! Прекратите, не то!..» Желаемого эффекта не воспоследовало. Хуже того: к сладкой парочке присоединился кто-то третий и принялся выбивать пыль и вынимать душу из обоих сразу.

Нужно было срочно отвлечься.

Маша зажмурилась и представила себя песчинкой в бесконечности вселенной…

Напрасно она это сделала.

6.