Конечно же, Маша знала причину своего нынешнего состояния. Увы, это ничего не меняло. Получалось, что она сама вошла в лабиринт, умело и старательно загнала себя в тупик, но не озаботилась отметить светящимися стрелками обратный путь.
«Пойду прилягу», – подумала она вяло.
Браслет, который она не снимала даже в душевой кабине и бассейне, лизнул ее в запястье шершавым язычком.
– Угумс, – отозвалась Маша.
– Машечка, просыпайся, – сказал Пармезан с фальшивым энтузиазмом в голосе. – Ты нам нужна.
– В пять утра?!
– Ну извини, – смутился Пармезан.
– Ничего, – пробормотала Маша. – Я уже не сплю.
– Мы послали за тобой транспорт.
– Как мило.
– Это очень быстрый транспорт. Собственно, это гравикс.
– Ух ты, – Маша сделала вид, что изумилась и оценила заботу, хотя на самом деле ей было все равно. – Действительно что-то экстренное?
– Вадим Аметистов пропал. Ты знаешь Аметистова?
– Немножко.
Маша собрала расползающиеся, как истлевший холст, лоскутки памяти и кое-что вспомнила. Они встречались пару раз в каких-то случайных компаниях. В конце концов, мир не так велик, как кажется, и все так или иначе где-нибудь да встречаются… И во всех компаниях Вадим Аметистов выглядел Человеком-В-Стороне. Старательно улыбался на самые смешные шутки и вовсе не реагировал на проходные. Избегал массовых развлечений. Хором не пел, «тяни-толкай» не плясал, в «ручеек» не играл. Словно бы… как это у классика… шел в комнату, попал в другую. Ходили слухи о его странном хобби – отовсюду, где бы он ни побывал, привозить несколько кусков местной древесины. Говорили, будто он делал из них какой-то особенный «ностальгический паркет». А еще – что он редкостный умелец, знаток и ценитель старинных вещей. И что в доме у него громадная коллекция маятниковых часов. Но лицо… лица его Маша не могла вспомнить, как ни старалась.
Голос Пармезана вернул ее к реальности:
– Ну, пропал не пропал… пока ничего не понятно. Тут вообще творится странное. В общем, все как тебе нравится.
– Уже собираюсь, – сказала Маша без большого восторга.
Ничего ей так не хотелось, как завернуться в покрывало и лежать, пока не вернется, наконец, утраченный сон.
Если он вообще когда-нибудь вернется…
Просторная тень пала в комнату из-за окна, словно из глубины вдруг всплыла неизвестная науке большая рыба. Гравикс бесшумно повис прямо напротив террасы. Маша как раз заканчивала причесываться, стоя перед зеркалом и апатично бормоча обычное свое заклинание: «Я красивая… красивая… самая красивая».
Прихватив сумочку с походным набором на все случаи жизни, она вышла на террасу и заползла на пассажирское кресло.
– Вы ведь знаете, куда лететь, не так ли? – спросила Маша, не поднимая глаз.
– Разумеется, – ответил пилот.
– Ой, простите. Я думала, что гравикс полетит сам. Здравствуйте, я Маша.
– А я знаю, – сказал пилот. – Мне про вас уже рассказали. Обычно так и бывает… я имею в виду, что гравиксу пилот не нужен. Но сегодня не тот случай. Мы будем лететь очень быстро, но аккуратно. И я справлюсь с этим лучше, чем автоматика.
Пилот был совсем мальчишкой, возможно – даже моложе Маши. Белобрысый, слегка обросший, нос картошкой, глаза рыжие, шальные, на щеках пух. Он держался заносчиво, но в голосе отчетливо слышалось уважение.
– Что? – спросила Маша.
– Я только хотел… – пилот замялся. – С вами… гм… все в порядке?
– Конечно, – хмыкнула Маша. – Просто я дурно и мало спала, и потому выгляжу не лучшим образом. Я не в форме. Это бывает. Так мы летим?
– А… не в форме, – теперь пилот выглядел немного потерянно. – Летим, разумеется.
Маша откинулась на спинку кресла и смежила веки. Её всегда немного укачивало в скоростном транспорте, и с этим ничего нельзя было поделать. А гравикс был очень резвым средством передвижения, намного быстрее обычного гравитра. Поговаривали, что в идеале достаточно восьмидесяти минут, чтобы облететь на гравиксе земной шар, хотя официальный рекорд составлял сто восемнадцать минут и был установлен специально запрограммированным автопилотом, по загодя расчищенной от других летательных аппаратов орбите.
Так на чем мы остановились?
Один слон – просто слон.
…Очень большой слон, и удивительно красивый. Небывалого серебряного цвета. С аккуратно изогнутыми посеребренными бивнями. По колено в серебряной траве, под светло-бежевым небом, по которому резво бежали аккуратные серебристые облака. Слон посмотрел на Машу веселым глазом (радужка была серебряной) и подмигнул ей по-свойски.
А потом протянул хобот и положил Маше на плечо…
– Машечка! – сказал он голосом Пармезана. – Проснись уже.
– Я не сплю, – ответила Маша, не размыкая век. – Я в серебряном мире, и мне там хорошо.
– Ты уверена?
Маше ужасно не хотелось покидать серебряный мир и компанию приветливого слона. Но чувство долга призывало ее вернуться к реальности.
Гравикс, подрагивая на пружинящих лапах, стоял на лужайке, люк был распахнут, и отсюда простирался прекрасный вид на небольшую, не слишком ухоженную рощицу, которая, как показалось Маше, состояла из одного-единственного, но невероятно разросшегося дерева. Или даже куста – если кусты бывают такими большими.