Энигмастер Мария Тимофеева

То была не смерть. Смерть не поступает с живыми существами так странно. Смерть – это ничто, абсолютный нуль. Все, что произошло с экипажем «Луча», должно было называться как-то иначе. Полужизнь. Иножизнь. Нет, жизнь здесь тоже ни при чем… Инобытие. Почти по Гегелю.

Предки, с их простым отношением к вечным вопросам, не ломали бы себе голову ни единой минуты, а назвали то, что видела своим болезненно обостренным зрением перед собой Маша, «неприкаянной душой».

Тень, в которой с трудом угадывались очертания человеческой фигуры. Тень сама по себе, отдельная, никем не отбрасываемая. Симулякр человека.

Привидение.

Маша в привидения не верила. Хотя в детстве и отстаивала их право на существование в честном бою.

Поэтому ей проще было воспринимать своего призрачного собеседника как… допустим, как человека, попавшего в трудное положение.

Разумеется, она сознавала, что перед ней не человек, которому можно дать лекарство и он выздоровеет, а потом можно будет с ним пойти в кафе и поговорить с глазу на глаз о чем-нибудь легком и отвлеченном. Больше того: она понимала, что этот человек умер давно, задолго до ее рождения, и она видела его мертвое тело. Что при жизни этот человек был совершенно другим, говорил на другом языке, и у него были другие взгляды на мир, и наверняка он не любил то, что любит она, а то, что для нее важно, для него могло быть нелепым пустяком.

Сейчас это все не имело значения. Как сказал бы на ее месте Пармезан, желая ввести мозговой штурм распоясавшейся «Команды Ы» в конструктивные рамки: «Не обсуждается!»

Сейчас перед Машей стоял единственный и последний свидетель.

И задача состояла даже не в том, как его разговорить, а как понять.

– Ты ведь пришел неспроста, правда? – промолвила Маша. – Хочешь рассказать, что случилось?

Короткий укол ледяным острием, и снова под сердце.

– Больше так не делай, хорошо? – попросила Маша, когда снова смогла дышать. – Я могу умереть. Конечно, после этого есть небольшой шанс, что я стану такой же, как ты, и тогда мы славно поболтаем. Но в этом случае твоя тайна останется при тебе, потому что второго энигмастера на звездолет никто не отправит.

Холодный ветерок скользнул по ее щеке. Возможно, так в мире призраков выглядело извинение.

– Помоги мне, – сказала Маша. – И я смогу помочь тебе.

Тень расплылась облачком дыма, совершенно утратив прежние очертания. Растаяла – в затем снова вернулась.

– Я неверно выразилась, прости. Мне не удастся вернуть тебе жизнь. Это никому не под силу. Но люди узнают, что случилось со всеми вами, чтобы такое больше ни с кем не повторилось. Это должно быть для тебя важно. Я права?

Ей померещилось, будто тень пожала плечами.

Медленно, как и подобало привидению, она приблизилась к Маше… впиталась в нее, слилась с нею в единое целое… холодно, очень холодно, невыносимо холодно… бешеная круговерть мыслей в голове, так что не разобрать, где свои, где чужие… меня зовут Мария Тимофеева, я энигмастер, да, я не в лучшей форме, но я выдержу, не сойду с ума и не упаду без чувств… теплее, еще теплее… все в порядке… все прошло.

Когда Маша снова смогла видеть, глазам ее открылась все та же зеркальная панель от пола до потолка.

Но теперь в ней было два отражения.

8.

Человеческое лицо. Словно бы проступающее сквозь темноту, с глубокими впадинами вместо глаз и неровной тонкой линией вместо губ. Черно-белая маска. Или набросок тушью, принадлежащий кисти художника-минималиста. Одно только лицо, прямо над Машиным плечом. И больше ничего.

Линия губ беззвучно шевельнулась, уголки немного карикатурно приподнялись, обозначая улыбку.

Одно из необходимых качеств энигмастера – избыточный объем знаний. Так, на всякий случай, вдруг сгодится. Если есть время и возможность научиться чему-нибудь новому, странному и на первый взгляд никчемному, энигмастер ни за что не упустит такой шанс.

Маша умела читать по губам. Это было частью ее персонального избыточного объема знаний. Иногда оно доставляло массу неудобств тем, кто хотел пошептаться насчет нее за соседним столиком кафе. Правда, ей не приходилось практиковаться в искусстве общения с призраком. Но это оказалось даже проще, чем с обычными людьми. Как выяснилось, у призраков была идеальная артикуляция, по понятным причинам начисто лишенная фонем и ограниченная одними виземами[10].

Вначале Маша считала с призрачных губ набор визем, который показался ей бессмысленным. Спустя мгновение она догадалась: это было слово «salud» – «привет» на старом, давно вышедшем из употребления диалекте интерлинга. Которым Маша, очень кстати, владела немногим хуже родных для нее русского и испанского.

– Как мне тебя называть?

«Просто «ты». Хорошее слово, короткое, емкое. Я пойму».

– Ты помнишь свое имя?

«Имя? Зачем? Нет… нет, не помню».

– Кем ты был на звездолете?

«Я помню, кем был. Помнил… В этом есть смысл?»

– Разве ты не хочешь вспомнить свою прежнюю… прежнее состояние?

«Не знаю. Не уверен. А в этом есть смысл?»

– Мне кажется, есть.

«Смысл – для тебя или для меня?»

Маша не нашлась, что ответить. Лишь пожала плечами.