— Тогда,
Джерихо замолчал.
— Не слишком ли много здесь «если»? — сухо заметил Бакстер. —
— И
Эту возможность Джерихо не предусмотрел, что несколько поубавило его энтузиазм.
Теперь в наступление пошел Пак.
— Согласен. Идея блестящая, Томас. Я восхищен твоим… можно сказать, озарением. Но твой план зависит от неудачи нашей операции, не так ли? Мы, по твоему признанию, взломаем Акулу, только если подводные лодки обнаружат конвой, чего мы как раз и хотим избежать. Предположим, что мы получим настройку Акулы на тот день — ну и что? Чудесно. Сможем прочесть все сообщения в Берлин подводных лодок, которые хвастаются Деницу, сколько потоплено кораблей союзников. А через двадцать четыре часа снова полное отсутствие информации.
Некоторые из шифроаналитиков одобрительно поддакивали.
— Нет, — решительно затряс головой Джерихо. — Ты ошибаешься. Пак. Мы, конечно, надеемся, что подводные лодки не обнаружат конвои. Да — в этом и состоит задача всех учений. Но если все-таки обнаружат, мы по крайней мере сможем обратить это себе на пользу. И, если нам повезет, то не на один день. Если мы раскроем настройку Акулы на двадцать четыре часа, тогда соберем закодированные сводки погоды за весь этот период. Не забывайте, что в этом районе у нас находятся собственные суда, способные представить точные метеоданные, которые закодировали подводные лодки. И у нас будет открытый текст, появится настройка шифров Акулы, и мы сможем начать восстанавливать новую тетрадь метеокодов. Снова сунем ногу в дверную щель. Неужели вы не видите?
Он в отчаянии ерошил волосы. Почему все они такие тупицы?
Крамер лихорадочно записывал что-то в тетрадь.
— А знаете, в этом что-то есть, — заметил он, подкидывая и ловя карандаш. — По-моему, стоит попробовать. По крайней мере снова займемся делом.
— Я пока что ничего в этом не вижу, — проворчал Бакстер.
— Я тоже, — согласился Пак.
— Полагаю, Бакстер ничего не видит, — съязвил Этвуд, — потому что это не представляет собой победу мирового пролетариата. Бакстер сжал кулаки.
— В один прекрасный день, Этвуд, кто-нибудь свернет твою самодовольную башку.
— Ого. Первая реакция ума тоталитарного склада: насилие.
— Довольно! — хватил трубкой по столу Логи. Никто раньше не слышал, чтобы он повышал голос, — в комнате наступила тишина. — Болтовни и так больше чем достаточно. — Задержав взгляд на Джерихо, продолжал: — Так вот, совершенно верно, надо быть осмотрительными. Пак, твое замечание принято во внимание. Но нельзя убегать от очевидного. Четыре дня мы полностью лишены информации, и только Том высказал более или менее сносную мысль. Молодчина, Том.
Джерихо разглядывал чернильное пятно на полу.
— Так вот, очень многое здесь зависит от нас, и я хочу, чтобы каждый помнил, что он — часть одной команды.
— Никто не подобен одинокому острову, Гай, — с непроницаемым выражением, благочестиво сложив на солидном животике руки, промолвил Этвуд.
— Спасибо, Фрэнк. Абсолютно правильно. Таких нет. И если кто-нибудь из нас… кто-нибудь из нас… поддастся искушению забыть эту истину, пусть вспомнит и об этих конвоях, и обо всех остальных, от которых зависит исход войны. Понятно? Хорошо. Все сказано. За работу.
Бакстер открыл было рот, чтобы возразить, но, кажется, раздумал. Выходя из комнаты, они с Паком мрачно переглянулись. Глядя им вслед, Джерихо недоумевал, почему оба так упрямо пессимистичны. Пак терпеть не мог политических взглядов Бакстера, и обычно они сторонились друг друга. Однако теперь, похоже, были заодно. Что это? Своего рода профессиональная зависть? Чувство обиды за то, что после их упорных трудов явился он и выставил их дураками?
Логи тряс ему руку.
— Не знаю, старина, что мне с тобой делать. — Он старался казаться суровым, но был не в силах скрыть удовлетворения. Положил руку на плечо Джерихо.