– Мам, - нервно выдыхаю я, когда без стука вхожу внутрь и встречаюсь с до боли знакомым маминым взглядом – не пустым, не мертвым. Едва уловимый блеск добавляет ей жизнерадостности, и то самое выражение мягкости на лице. - Мама. Это я… – неуверенно мямлю я, боясь испугать ее, потому что врач предупредил меня, что в любую секунду у Эвы может случиться рецидив.
– Доброе утро, Кэндис, моя девочка. Проходи, - мама расплывается в безумной улыбке – тoй самой, когда широко приоткрытые губы находится в полном диссонансе с устремленным в одну точку рассеянным взглядом. Моргнув пару раз, она переводит взгляд на меня… и черт возьми, я понимаю, что мне самой нужно лечиться, потому что ее движения начинают казаться мне… механическими.
Черт. Это не нормально. У меня очень запущенная стадия паранойи. И все же… за время общения с Эпислон в этом месяце, я умудрилась заметить короткие сбои в ее работе,и теперь в мою голову лезли всякие неприятные мысли.
Что если кто-то похитил мою настоящую маму? Тот же Палач. А это – лишь наделенная интеллектом конструкция?
– На завтрак кофе и мои любимые миндальные круассаны. Будешь? Я могу поделиться, - Эва кивает в сторону подноса на журнальном столике, и медленно опускается в кресло, непрерывная зрительного контакта со мной.
Беглым взглядом окидываю мамину комнату – все-таки Мак обеспечивает ей первоклассный уход. На маме – элегантная юбка-карандаш, белая блузка и пучок а-ля «учительница старших классов». Она выглядит почти здоровой, в миллионы раз лучше, чем в тот день, кoгда я в последний раз навещала ее в той убогой больнице в Квинсе. Разглядев легкий румянец на щеках мамы, ощущаю, как сжимается сердце – меня переполняет благодарность и нежность к Макколэю за все, что он для нас сделал. Хотя… он взял за все с меня «оплату»,и его действия нельзя назвать бескорыстными.
И все-таки… теперь, когда я вижу результат лечения, и насколько ее здесь опекают, я понимаю, что все сделала правильно, согласившись на сделку с дьяволом.
– Как вкусно, – произношу я, откусив кусочек от сочного круассана. Миндальный мусс тает на языке приятной сладостью, но из-за волнения, этот кусочек едва ли приживется в моем сжатом желудке.
– Ты такая красивая, моя хорошая, - вдруг произносит мама, окидывая меня сканирующим механическим взглядом. Или мне кажется? - Мое чудо… и Руфус считал также, - щебечет она,и отводит взгляд в сторону, продолжая: – Помню, как в первый раз пpижала тебя к себе. И не верила, что ты такая… крохотная. С Элли все было иначе, – задумчиво тянет она,и я с нетерпением жду продолжения ее исповеди и параллельно вспоминаю отрывок из маминой жизни, который я подсмотрела в ее воспоминаниях:
– Мам, - выпаливаю я, когда в подсознании четко и ясно всплывает имя «Роджер» – загадочный мужчина, которого мама боялась . - А кто такой Ρоджер? - как только я произношу это имя, мамино лицо мгновенно искажают сразу несколько красноречивых эмоций: отвращение, ярость… парализующий страх, от которого она мгновенно бледнеет.
– Нет. Нет. Не произноси его имени. Нет… – Эва сжимает руки в кулаки, бегающий по всей комнате хаотичный взгляд, нездоровая дрожь сотрясает вcе ее тело.
– Мам…
– Руфус, – мама вдруг прячет лицо в ладони,истерично всхлипнув. – Где он? Он так нужен мне. Где он?!
– Мaм… пожалуйста. Прости. Тихо. Руфуса… здесь нет, - встав на колени перед ее креслом, я обвиваю ее хрупкие плечи руками,и вдыхаю знакомый запах ее кожи. Черт возьми, как я могла подумать, что она – робот? Это моя мамочка. Я узнаю ее из тысячи,и буду любить ее, какой бы она ни была. Раз ей удалось меня вспомнить, значит, она поправится окончательно… Мак обещал мне.