Эндерби снаружи

— Ноги, значит, конопатишь? Откуда он знал, что сегодня? Какой-то говнюк хлебало раззявил. — Ведя Эндерби, он бормотал про себя какие-то никем и никогда не слыханные проклятия. Ларек с напитками представлял собой деревянную квадратную конструкцию, обтянутую полосатыми тряпками. Был там прилавок с мутными стаканами и бутылками с разноцветными яркими жидкостями. Были масляные лампы, в данный момент притушенные, ибо солнце еще не зашло. Несколько мавров, берберов, или кто они там такие, пили какой-то липкий желтый кошмар. За прилавком стоял гибкий смуглый мужчина в жилетке, с руками обвитыми змеями вен. На всей его голове, имевшей форму пули, дыбом, точно в шоке, стояли кудрявые волосы.

— Ну-ка, — сказал британский колонист, — набурбонь-ка нам парочку волдырей фу-ты ну-ты.

— Откуда вы? — полюбопытствовал Эндерби. — Никак произношение не могу угадать. Не хочу вас обидеть, — поспешно добавил он.

— Какие обиды. Звать меня Изи Уокер. Зови Изи. Как тебя звать, я знаю, да зявкать не стану. Как знать, кто лопухи тут разгондобобил. Ну, ты навскидку слыхал про Вест-Ротгар в Новом Сандерленде. Миль полста от столицы, трехнутая дыра крысиная. Ворота широко открытые, решил дунуть. То да сё. — Как бы изображая то да сё, он скривил влево губы, напряг слева шейную жилу и удерживал, трепеща, эту мину. Потом почесал левое ухо паспортом Эндерби и заметил: — Ты, по-моему, какой-то нефиндебо-берный. — Эндерби вытаращил глаза. В нетерпении Изи Уокер ворчливо прорычал полный комплект. — Насчет Великой Непотребной Мамы, — объяснил он. — Как мы ее восславим?

— Прошу прощения?

— Да кто ж тебя на свет намастырил, — заплясал Изи Уокер. — Вон. Ставь торчком, — предложил он с изощренным неколониальным акцентом, — иными словами, кверху задницей. — На прилавке стояли два высоких стакана с какой-то масляной водицей. Изи Уокер обхватил губами ободок, придержал донце пальцем, направил субстанцию внутрь, словно это была солонина, с трудом вылезающая из банки. Облизнулся с любовью и облегчением. Эндерби попробовал, ощутив вкус аниса, смазки, метана, лекарственного корня, который его мачеха называла «хочется-колется». — Такого же, — бросил бармену Изи Уокер. — Ну, — обратился он к Эндерби, — и чего? Почему чешешь, браток?

— На самом деле, нельзя просить «такого же», если хочешь того же самого. «Такое же» значит что-то другое. Что касается этого дела, — прервал Эндерби свои педантичные рассуждения, остро напомнившие ему славные времена на побережье среди инвалидов, — дело отчасти в женщине.

— А. — На Изи Уокера это не произвело впечатления.

— И, — повысил ставку Эндерби, — полиция меня ищет по подозрению в убийстве поп-звезды.

— Ты его устаканил?

— Ну, — сказал Эндерби, — у меня была возможность и мотив. Но я хочу попасть в Танжер, повидаться со старым врагом. Главное — время.

Изи Уокеру это показалось разумным.

— Секу, — сказал он. — Лады, лады. Индюки зыркают в аэропорту и на железке. Стало быть, умный этот сукин таксист. Должно быть, Ахмед. Ну, — сказал он, помахивая на Эндерби паспортом Эндерби, — хряпай мне вот это, и потрюхаешь вместе с лимончиками по большой дороге. Прям до Тангея на горке. Усек, нет вопросов? Индюки отваливают ровно на старом гонобобеле. Только чтоб я из-за тебя не грюкнулся. Это уж твое дело, браток. Не мельтеши култышками, не приманивай мясорубщиков, понял?

— О да, — сказал Эндерби. — Большое спасибо. А, — добавил он, — вы чем занимаетесь?

— Ну, — сказал Изи Уокер, опрокидывая вновь налитый стакан, — обфурычиваю, главным образом, лагеря янки, наркота, бедолаги. Кумекаешь?

— Американские войска в Марокко? — спросил Эндерби.

— Молоток, — подтвердил Изи Уокер. — Только все втихаря. Форты, можно сказать. Ни гугу. Московское золото в Нигерии, я имею в виду, в Алжирии. Прибарахляю гарнизонные военторги, в основном холодильники, в Касабланке, Тангее. Поэтому и надыбал трехтонку.

— Грузовик? Где?

— На большой дороге. Тебя не касается.

— Но, — осторожно спросил Эндерби, — что вы тут тогда делаете?

— Ну, тут прям настоящий курорт, — объяснил Изи Уокер. — Видишь вон там черномазых? Не марокканцы, те коричневей других, а другие, как бы из по-настоящему черных земель.

— Сердце тьмы, — молвил Эндерби.

— Называй их как хочешь, браток. Берберы, варвары. Дерьмо черное, не в обиду будь сказано. Волокут сюда всякую мутоту и толкают.

— Какую мутоту? Что это вообще такое?

— Все, — объявил Изи Уокер, неожиданно просветлев, — чего может пожелать сердце тьмы. Сказки Али-бабы, Синдбада, я не знаю чего; заговорщики змей и так далее. Клянусь больной задницей Джей Коллинза, они тут и зелье фурычат. Слышишь барабаны?

— И что? — спросил Эндерби.

Изи Уокер изобразил пантомимой, будто затягивается опасным дымом, и повалился на липкий прилавок. Бармен зажигал лампы.

— Фунтами, браток, фунтами. Я тебе как бы это рассказываю, потому что ты варежку не станешь разевать. Лучше сказать, пороху у тебя на это не хватит в твоем сам знаешь каком положении. Лямзят семена, орехи, раскочегариваются до окоченения, до полного окоченения, как сосульки. Янки просто балдеют.