Эндер в изгнании

– Значит, дело в чем-то другом, – сказал Эндер. – На ум приходят только два моих поступка, за допущение которых человека можно отдать под суд. Первый – драка в Боевой школе. Парень – постарше и крупнее – зажал меня в углу душевой. Угрожал избить так, чтобы я перестал быть таким умным. С ним была его шайка. Я высмеял его трусость, чтобы вынудить драться один на один, а затем одним ударом сбил его с ног.

– Даже так, – сказал Мэйзер.

– Бонзо Мадрид. Bonito de Madrid. Думаю, он умер.

– Вот как?

– На следующий день меня выперли из Боевой школы. И никогда о нем не говорили. Я понял так, что серьезно его изувечил. Теперь думаю, что он умер. Такого рода дела разбирают в военном трибунале, разве нет? Им нужно объяснить родителям Бонзо, почему погиб их сын.

– Интересные размышления, – сказал Мэйзер. Все эти обтекаемые фразы он ронял и когда собеседник был прав, и когда он ошибался, так что Эндер и не пытался их интерпретировать. – Это все?

– Есть правительства и политики, которым хотелось бы меня дискредитировать. Есть целое движение за то, чтобы я не возвращался на Землю. Я читаю сетевые новости. Знаю, что обо мне говорят. Я буду лишь мячиком в политическом футболе – целью для киллеров или ценным активом, которым моя страна воспользуется для завоевания всей планеты. И тому подобная чепуха. Так что я думаю – есть и те, кто намерен использовать военный трибунал над Граффом как способ опубликовать такую информацию обо мне, которая в иных обстоятельствах была бы закрыта. Информацию, которая выставит меня монстром.

– Сама мысль, что разбирательство с Граффом связано с тобой, слишком смахивает на паранойю.

– И это делает еще более удобным то, что я застрял в этом долбаном бункере, – заметил Эндер.

– Ты же понимаешь, я не могу ничего тебе рассказать, – произнес Мэйзер.

– Вам и не нужно мне ничего рассказывать, – сказал Эндер. – Я думаю, что есть еще один мальчик. Много лет назад, я тогда был совсем маленький. А он – вряд ли намного старше меня. Но с ним была его банда. Его я тоже уговорил сражаться без них – лично, один на один. Так же как и Бонзо. Тогда я не умел драться, не знал, как надо. Все, что мог, – разозлиться на него изо всех сил. Причинить такую боль, чтобы он никогда не посмел снова ко мне цепляться. Чтобы его банда тоже оставила меня в покое. Мне пришлось взбеситься, чтобы они испугались моего бешенства. Так что думаю, тот случай тоже будет частью разбирательств.

– Ты настолько погружен в себя, что это даже забавно, – ты совершенно искренне видишь себя центром вселенной.

– Я вижу себя среди интересов военного трибунала, – поправил Эндер. – Это точно касается меня, иначе никто не стал бы так целенаправленно скрывать от меня информацию. Отсутствие информации – само по себе информация.

– Вы, детишки, такие вумные, – сказал Мэйзер.

В голосе старика было столько сарказма, что Эндер улыбнулся.

– Стилсон тоже мертв, правда?

На самом деле это даже не прозвучало как вопрос.

– Эндер, не все из тех, с кем ты дерешься, умирают.

Но после этих слов наступило молчание, в котором Эндеру почудилось колебание. И тогда он узнал это наверняка. Каждый, с кем он дрался – дрался по-настоящему, – был мертв. Бонзо. Стилсон. И все жукеры – каждая королева, каждая взрослая особь, каждая личинка, каждое яйцо… как бы они там ни размножались… все!

– Знаешь, я все время о них думаю, – негромко произнес Эндер. – Думаю о том, что у них никогда не будет детей. Ведь жизнь – она в этом и заключается, так? Способность размножаться. Даже бездетные люди – их тела продолжают производить новые клетки. Продолжают размножаться. Но для Бонзо и Стилсона все кончено. Они прожили слишком недолго, чтобы размножиться. Их линия обрезана. Я стал для них природой, хищником с окровавленной пастью. Я вынес вердикт о том, что они не нужны, не приспособлены.

Даже произнося эти слова, Эндер знал, что ведет нечестную игру. Мэйзеру было приказано не обсуждать с ним эти вопросы и, даже если Эндер все верно угадает, не подтверждать его догадки. Но окончание разговора будет подтверждением – подтверждением станет даже отрицание. Сейчас Эндер заставил Мэйзера заговорить, успокоить его, ответить на его откровения.

– Вам не обязательно отвечать, – сказал Эндер. – Честно, я совсем не в такой депрессии, как кажется. Знаете, я же себя не виню.

Мэйзер моргнул.