Эмпузион

- Это правда, и это следует признавать: как предмет. Только ведь никто не будет настолько глуп, чтобы не признавать некоторой степени женской субъективности. Когда глядишь в лицо женщины, то следует признать, что она, все же, является чем-то особенным, индивидуализированным и субъектным. Правда? Но с другой стороны: ее тело, а, следовательно, и она сама, принадлежит всем, поскольку является сосудом, из которого берутся люди, так что тело женщины, ее живот, ее матка принадлежат человечеству.

- А что означает "человечеству"? – хмуро отозвался Лукас. – Это значит: кому? Мне все это напоминает социалистов, когда они говорят про "государственную собственность". Государственную, это же чью? Чиновников?

Воздушная трубка оказалась предсказанием ветра, который – однако! – прорвался сюда, в безветренные регионы Гёрберсдорфа и ударил в них с приличной силой. Войнич поднял воротник и заслонил рот кашне.

- Вы уж извините, молодой человек, - сказал, придерживая свою шоколадного цвета шляпу, герр Август, который ведь был социалистом, - женщина, конечно же, должна иметь свои права, но она никогда не должна забывать, что принадлежит к обществу, которое призывает государственные структуры для слежения собственных интересов, то есть, если логически рассуждать, хм, хм, государство может распоряжаться. Это правда. Государство могло бы определять ее общественные роли, требования к ней, но еще, а может – прежде всего – прослеживать за ее правами, как людской единицы.

- В том числе выборными? – провокационно спросил Лукас.

- Ну, думаю, что и для этого придет время. Я имею в виду просто права на жизнь в спокойствии, без голода, право на медицинскую опеку, на свободу в общественных и моральных рамках.

Ветер поднимал с земли листья и веточки, он был холодным и резким. Все уже подходили к Пансионату для мужчин.

- Вы сказали, что мужчина формирует как бы индивидуальную тождественность женщины. Государство, в свою очередь, формировало бы ее общественные роли… - обратился Август к Фроммеру.

- А церковь – ее духовную жизнь, - саркастически прибавил тот. – Лично я здесь полностью стою на стороне женщин. Не знаю, слышали ли господа, но один из ранних соборов рассматривал дело женской души. Тогда, в раннем средневековье, не было столь очевидным, что женщины обладают душой. Да, да…

- Ну, иногда, глядя на мою экономку… - начал с иронией Лукас, но предложения не завершил.

- В любом случае, после множества дней совещаний, было предложено тайное голосование…

- И? – Войнич уже не мог дождаться конца этой истории.

- И оказалось, что разница была всего лишь в один голос. Представляете, господа, в один голос!

- Но в чью пользу? – нервно спросил Мечислав.

- Что, конечно же, душу имеют. Вы же в этом не сомневаетесь?

После чего прибавил:

- Я часто задумываюсь над тем, кто был тем епископом, который перевесил весы.



Они наняли повозку за три марки и поехали в Лангвалтерсдорф на кладбище.

Войничу пришлось подавить в себе чувство дискомфорта за то, что пришлось пропустить Strahlendusche, водные процедуры, за которые он платил дополнительно. Если бы отец узнал об этом!... Но, с другой стороны, он нуждался в глотке свежего воздуха, в выезде за пределы долины; она уже начала доставать его своим безветрием и неподвижностью. А кроме того, какое же это было удовольствие: побыть с кем-нибудь молодым, с кем-то в его возрасте. Они начали дурачиться. Сегодня, казалось, Тило находился в великолепной форме уже идя на остановку, но потом, когда они уже уселись в повозку и тронулись, Тило притих, наверное, потому что всегда заслонял рот шарфом. Он боялся холода.

- Ты чувствуешь то же самое? – не очень-то разборчиво спросил он. – Нет большего удовольствия, чем поездка на кладбище, правда?