ЭММА

Только один раз, когда мы учились с ней на первом курсе и уже, без сомнения, были друзьями, я всего на мизинец заступил границу дружбы. У меня нет охоты припоминать, как и где именно это произошло. Может быть – в парах танцевального дурмана: «Том-бе-ла-не-же», – что-то в этом роде (французская песня). Идеальная атмосфера для сокращения дистанции между двумя потенциально совместимыми особами разного пола не только в случае врожденного косноязычия инициирующей сближение и пылающей юным энтузиазмом мужской половины, но и (мой случай) при внезапной или временной потере речи по разным причинам, например: «...в таверне много вина, там пьют бокалы до дна...» Сколько бы ни утверждали обратное, но в «тавернах» (в нашем случае – условных, их роль выполняли временно пустующие родительские квартиры) язык не обязательно развязывается. Бывает и наоборот – сворачивается в «прямой» узел, который, в отличие от «бабьего», когда веревка нагружается, только крепче затягивается (знание, почерпнутое мною в альплагере). Но обожаемая мною карнавально-богемная обстановка вечеринок определенно не шла ей, а я вряд ли стал бы разыгрывать роль ее покровителя – этакого «местного» в стане разгулья и выжимать прибыль из выгодной для себя ситуации, вряд ли воспользовался бы преимуществом, которое предоставляла мне игра на своем поле. Как ни глуп я был в те годы, но у меня достало бы интуиции и «сображки» (так грубовато мы выражались в ту пору), чтобы почувствовать, если не осознать, что сокровища, добытые в неравных условиях, немногого стоят. Скорее всего, я все же, разорвав языковые путы алкоголя, «отверз уста» и сказал ей что-то слишком интимное, да, возможно, это была какая-нибудь неосторожная фраза, инкрустированная в сленг яйцеголовых, в которых мы все обязаны были превратиться по окончанию учебы. Это могло быть предложение, построенное таким образом, чтобы образовать зигзагообразную трещину в яйцевидно гладкой речи, из которой вот-вот вылупится признание личного свойства. Можно сравнить такую фразу еще и с трудом подавляемой во время танца, но все же (о, ужас!) обозначившейся эрекцией. Ну, вот, от фразы, от членораздельной речи пришли к коммуникации дикарей – к танцу, к языку телодвижений. Да – студенчество, любовь, алкоголь, вечеринки! Хоровод юности. Знаете, что! Отоприте, на здоровье, если вам этого, конечно, захочется, – унылый карцер воспоминаний об имевших место в вашей собственной далекой юности любовных фиаско и выведите из него на свет божий подходящего к случаю полосатого узника. Я же сообщу вкратце, что в результате она не словами, не явным жестом, но едва обозначенной трансформацией лица и тела за долю секунды будто облеклась в защитную оболочку (о, горе – от меня, от меня!), подобную тонкой скорлупе молодого ореха, и дала понять, что я должен вернуться за исходную черту. «Я не нахожу места для ЭТОГО в наших отношениях», – таково, показалось мне, было отправленное изнутри ее девичьей крепости безупречно корректное, но недвусмысленное послание. И я тут же ей поверил. Я считал себя сообразительным и проставил грустный итог сразу вслед за двоеточием: «Невозможно», – таков был мой вердикт, требовавший от меня постараться как можно быстрее забыть об этом печальном происшествии. Я, конечно, не забыл. Детали стерлись в памяти, но не бухгалтерское дебетовое сальдо, о котором следовало помнить, чтобы избежать аналогичных досадных конфузов в будущем.

Но так ли обстояли дела в действительности? Еще раз спрашиваю себя – в самом ли деле имела место абсолютная безнадежность? После двух скороспелых и быстро распавшихся браков, от которых остался лишь опыт – богатство неудачников – я сейчас не уверен в правильности тогдашнего поспешного своего решения.

Мне хотелось бы написать ее портрет. Например, с помощью тонко заточенной спички, вставленной в цанговый карандаш. Я читал – эта относительно новая техника позволяет сочетать острые линии с нежными и бархатистыми. Именно то, что мне нужно.