Эмилия и Шон (ЛП)

— Нет, конечно же. Просто у них во всех развитых странах мира имеются весьма влиятельные покровители, финансирующие все их проекты. GenTech позволено делать все, что угодно, лишь бы это приносило результаты.

— Дай-ка угадаю. Армия США активно поддерживает их, — пренебрежительно бросает Шон.

Василий согласно кивает.

— В частности.

У меня такое чувство, будто меня окатили ледяной водой.

Мой собственный отец не только превратил меня в подопытного кролика, но и лишил воспоминаний. Похоже, я еще должна быть ему благодарна, что он полностью не стер мне память, как Шону.

— Но как я туда попал? — спрашивает Шон. — Я не мог добровольно подписаться на подобное.

— Нет, ты не соглашался, — в голосе Василия звучат грустные нотки. — Ты служил в «Альфа7», международном спецподразделении, выполнявшем весьма опасные сверхсекретные миссии. Вы полностью провалили последнюю операцию, и вас не только обвинили в неподчинении приказам, но и осудили за измену.

— Сирия, — хрипло выдыхает Шон, и я вздрагиваю от прозвучавшей в его голосе едкой горечи.

Василий коротко кивает.

— Вы оставили в живых Абд аль-Кадир аль-Шаара. А спустя три недели тот организовал террористический акт в парижском метрополитене.

Пальцы Шона сжимаются в кулаки.

— Тогда почему я сижу здесь, а не в военной тюрьме?

— Вам дали выбор. Лишение званий и наград, отмена пенсионных выплат, запись о судимости в личном деле и пять лет тюрьмы. Или же четыре года в GenTech. Ты не хотел участвовать в их разработках, но твои пятеро братьев выбрали GenTech, и ты уступил.

— Семь братьев — мощный кулак, — бормочет Шон.

— Это был ваш девиз, — констатирует Василий.

Шон молчит, обдумывая сказанное мужчиной.

— Почему мы сбежали? — наконец спрашивает он.

— Из-за генетических изменений вы стали более вспыльчивыми и своенравными. А с увеличением вашей силы и развитием уникальных способностей вас стало чертовски трудно контролировать. Тогда они решили стереть вам память. Чтобы впечатлить наших спонсоров, вы должны функционировать безупречно, — Василий досадливо морщится. — Именно в тот момент я и покинул проект. Посчитал это решение неэтичным и рискованным. Они могли нанести вашему организму непоправимый вред. Кроме того… — несколько долгих секунд Василий колеблется, — вы подписались на четыре года пребывания в стационаре и десять миссий, но после корректировки воспоминаний они собирались связать вас до конца жизни. Это было чересчур грубым нарушением договора.

— Как же им удалось сбежать? — интересуюсь я.

— Перед тем как уйти, я убедился, что Альфы узнали правду. Я настроил систему блокировки так, чтобы в полночь все двери открылись, и они смогли выйти.

Шон хмурится.

— Но почему я ничего не помню?

— Тебе и еще одному парню успели стереть память. Твои братья должны были помочь вам.

Разозлившись, Шон вскакивает и начинает метаться по кухне, которая и так довольно тесная. Он пышет гневом подобно жару, исходящему от солнца.

— Эти свиньи заплатят за это, — сжав кулаки, Шон опирается на подоконник и смотрит на унылую картину за окном.

Похоже, его самоконтроль висит на волоске.

Василий, видимо, чувствует это, потому что выглядит крайне взволнованным. Его взгляд мечется между мной и Шоном, как будто мужчина пытается оценить, смогу ли я остановить Шона, если тот набросится на него.

Если честно, я не уверена, что справлюсь с ним.

Конечно, я знаю о своем влиянии на него.

Вот только таким разъяренным я Шона еще никогда не видела.

ШОН

Единственное мое желание сейчас — это схватить русского ублюдка и вышвырнуть его в окно. Но это, к сожалению, не улучшит нашего положения, хотя немного утолит мою жажду мести. Поэтому я снова сажусь за стол и, отодвинув посуду в сторону, хлопаю рукой по столу, демонстрируя татуировку.

— Что вы со мной сделали? Что это за дерьмо?

Василий смотрит на мое запястье. По его лицу видно, что он испытывает угрызения совести. Ему явно не по себе. Глянув на меня с сочувствием, он нервно откашливается.

Пусть засунет свою жалость себе в задницу.

— В краску добавлены микрокапсулы, которые необходимо деактивировать через каждые двадцать один день. Иначе они взорвутся и выпустят в кровь быстродействующий смертельный яд.

Все, как я и предполагал. Гребаные свиньи.

— Как обезвредить бомбу?

Василий весь съеживается. Ему действительно есть чего бояться. Если он хоть на минуту забудется, я оторву ему голову.

— С помощью специального сканера. У меня тут есть один.

У него есть сканер? И он сообщает об этом только сейчас?!

Я бросаю на него убийственный взгляд. Василий, мигом вскочив, торопливо покидает кухню. И вскоре возвращается с устройством, похожим на ручной сканер из супермаркета, только чуть меньше. Он с торжественным видом поднимает его вверх.

— Я прихватил его с собой.

Эмилия, подавшись вперед всем телом, пристально разглядывает прибор, а затем переводит взгляд на мою татуировку.

— Сколько дней прошло с момента последнего сканирования? — смертельно побледнев, спрашивает она, нервно сцепив руки.

Она за меня боится. Как же мне хочется расцеловать ее за это.

Но тут русский протягивает мне руку.

— Дай сюда руку. Я проверю.