— О, я знаю это чувство, — согласилась Эмили. — Вчера вечером я несколько часов обдумывала рассказ и в отчаянии заключила, что никогда не научусь писать, что бесполезно пытаться… что мне никогда не создать ничего значительного. Я легла спать с этим чувством и промочила слезами подушку. В третьем часу ночи снова проснулась и не смогла даже заплакать. Слезы казались такой же глупостью, как смех… или честолюбие. Это был полный крах надежды и веры. А потом… Потом я встала с первыми лучами промозглого серого рассвета и начала новый рассказ! Не позволяй этому чувству, приходящему в третьем часу ночи, печалить твою душу.
— К несчастью, третий час есть в каждой ночи, — вздохнул Тедди. — В этот ужасный час я всегда убежден, что, если хочешь чего-то слишком сильно, вряд ли когда-нибудь получишь желаемое. А есть две вещи, которых я хочу ужасно сильно. Одна, разумеется, стать великим художником. Я никогда не считал себя трусом, Эмили, но сейчас мне страшно. Что, если я не добьюсь успеха? Все будут смеяться надо мной. Мама скажет, что она так и знала. Ей страшно не хочется, чтобы я уезжал — ты же знаешь. Уехать и потерпеть неудачу! Тогда уж лучше и вовсе не уезжать.
— Нет, не лучше! — сказала Эмили страстно, в то же время пытаясь угадать, что это за другая «вещь», которой Тедди хочет так сильно. — Ты не должен бояться. Папа сказал мне, чтобы я никогда ничего не боялась — сказал во время того разговора, который был у нас с ним в ночь накануне его смерти. И кто это — не Эмерсон[3] ли — написал: «Всегда делай то, что боишься сделать»?
— Готов побиться об заклад, что Эмерсон сказал это, уже покончив со всеми своими страхами. Легко быть смелым, когда битва позади.
— Ты же знаешь, Тедди, я в тебя верю, — сказала Эмили мягко.
— Да, знаю. Ты и мистер Карпентер. Только вы двое действительно верите в меня. Даже Илзи считает, что у Перри гораздо больше шансов сделать карьеру.
— Но ведь ты стремишься не к карьере. Ты отправляешься в путь за золотом радуги.
— Но… если я не сумею найти его и разочарую тебя… Это будет хуже всего.
— Ты
— Какими счастливыми, беззаботными детишками мы были, — сказал Тедди задумчивым тоном мужчины средних лет, угнетенного заботами и с грустью вспоминающего юношескую беспечность.
— Обещай мне, — сказала Эмили, — что всякий раз, увидев эту звезду, будешь вспоминать, как я верю в тебя…
— А ты, пожалуйста, обещай
— Обещаю, — сказала Эмили с трепетом, ей очень понравилось, что Тедди смотрит на нее вот так.
Романтический уговор, означающий… что? Эмили не знала. Она знала лишь, что Тедди уезжает, что жизнь вдруг стала очень пустой и холодной, что ветер с залива, вздыхающий среди деревьев в роще Надменного Джона, очень печален, что лето прошло и наступила осень… и что кубышка с золотом на конце радуги лежит на каком-то очень далеком холме.
Почему она заговорила об этой звезде? Почему сумерки, запах елей и последние отблески осеннего заката заставляют людей говорить глупости?
Глава 2
I
«Молодой Месяц
18 ноября, 19
Сегодня вышел декабрьский номер „Марчвуда“, и в нем напечатано мое стихотворение „Летучее золото“. Я считаю это событие заслуживающим упоминания в моем дневнике, так как стихам отвели отдельную страницу и сделали иллюстрацию — впервые мое стихотворение удостоилось такой чести. Сами по себе стихи, как я полагаю, довольно пустые: мистер Карпентер только фыркнул, когда я прочитала их ему, и отказался выразить свое мнение. Мистер Карпентер никогда не хвалит обидно-снисходительным тоном, однако своим молчанием может совершенно убить. Но мое стихотворение
Но сама иллюстрация мне не очень понравилась. Художник совершенно не уловил идею моего стихотворения. Тедди нарисовал бы лучше.
Тедди делает громадные успехи в Школе дизайна. А Вега ярко сияет каждую ночь. Интересно, он действительно всегда думает обо мне, когда видит ее? И видит ли он ее вообще? Возможно, в Монреале такое яркое электрическое освещение, что на небе не видно никаких звезд. Похоже, он часто встречается с Илзи. Им повезло, что они знают друг друга в этом большом городе, где все им чужие».
II
«26 ноября, 19