Со слезами на глазах жду результата. И когда вижу две яркие полоски не могу сдержать себя, всхлипываю. У меня паника в перемешку с истерикой. Что делать? Как отреагировать? И как рассказать все Эмилю? Что он скажет? Захочет этого малыша, который растет у меня под сердцем? В такие сложные для нас времена?
— Я так и знала, — хмыкает подруга, как только я появляюсь на кухне. — И чего ревешь? Эмиль тебя любит.
— Он в тюрьме... — выдыхаю вымученно.
— Я знаю, — даже не удивляется Дилара. — Разговор Глеба с твоим отцом слышала. Что он не сможет избавиться от проблем, если ты не примешь предложение Салтыкова выйти за него замуж. Да только чушь все это... За твоим Эмилем Байдасаров стоит. Так что...
— Смог бы Теоман его вытащить, давно это сделал бы, Дилара! — неосознанно повышаю голос. — Но он больше недели торчит за решеткой!
— Наберись ты терпения, дорогая, — подруга подходит ко мне и заглядывает в глаза, сжимая мои плечи руками в знак поддержки. — Все наладится, ты даже не сомневайся. Слышишь меня? Я теперь понимаю, почему ты в последнее время так отвечала мне. Я обижалась на самом деле, но сейчас до меня дошло, что это все гормоны.
— Дилар, мне плохо. У меня такое чувство, будто сегодняшний день станет для меня самым роковым. Что-то не так... Я ничего не понимаю. А главное... Те два дня, которые я не отвечала на твои звонки... Господи, Дилара, я ничего не помню! Словно я напилась и проволилась в сон. Ну не на сутки же, боже...
— Ты сейчас успокойся немного, это раз. А второе... Давай поедем в больницу? Правда не сейчас, потому что мне в офис ехать надо. Есть важный проект. Забыла документы с собой забрать. Туда и обратно — слишком много времени. Будет поздно.
— Лучше завтра, — снова вздыхаю. — Сейчас я есть хочу дико и поспать.
— Ну вот... Это нормально, Арин. Беременных клонит в сон. А ты переживаешь.
Она не понимает. Можно спать целый день, но не две сутки подряд. Но мне дурно от другой мысли... Почему я ничего не помню?
Дилара уходит пообещав, что завтра рано утром вернётся. Я же съедаю все до последнего кусочка, что приготовила подруга. Принимаю душ, но под одеяло я залезть не успеваю. Мой телефон подаёт признаки жизни, а у меня сердце в груди барабанит от того, что звонит, возможно, Эмиль. Но это Салтыков.
Я получаю от него три звонка и решаю не отвечать ни на один. Что он мне скажет? Не хочу я с ним разговаривать. И вообще... даже голос слышать нет желания. Его лицо встаёт перед глазами и... Тошнота меня убивает...
«Зря ты так. Очень зря», — приходит от него сообщение. Но я закатываю глаза и опять же игнорирую.
«Сама так захотела. Смотри, какие прекрасные у нас фотографии вышли. Я уверен, что Эмиль уже оценил их», — а внизу несколько наших снимков.
Я с Глебом в обнимку.
В нашей с Эмилем кровати.
Когда?! Когда, Господи, все это произошло?!
Глава 30
Я не задумываясь отвечаю на следующий его звонок и буквально ору в трубку:
— Что это значит, Глеб? Что ты, черт тебя дери, сделал?
— Ч-ш-ш-ш, успокойся, детка, — ржет он. — Я отправляю тебе адрес. Приезжай ко мне и поговорим. Иначе ни слова от меня не услышишь. Адрес уже отправил тебе.
Он отключается, я же швыряю телефон в сторону и матерюсь самыми крепкими словами, которые только знаю. Душно... Господи, воздуха не хватает. Как так? Я затрудняюсь понять сложившуюся ситуацию.
Доехать до дома Салтыкова отнимает у меня буквально целый час. В такси меня тошнит раз пять и я заставляю водителя остановить машину. Благо, он терпеливо относится к моим просьбам, потому что мне не хочется на него наорать и тем самым выпустить пар. Отыграться на нем. Я злая. Дико расстроенная и почти бешеная. Хочу прикончить Глеба собственными руками.
Пинаю дверь его загородного дома. Жду, когда он откроет гребаную железяку.
— Сломать решила? — самодовольно ухмыляется он, открывая и впуская меня внутрь.
— Мне не до твоих шуток и уж тем более не до тебя самого, Глеб. Объясни мне, что за снимки ты мне отправлял. Или стоп... Ах да... До меня только что стукнуло. Это же Фотошоп? Ты все спланировал, верно?
— Ну уж нет, малышка, — Салтыков садится на диван и закидывает ногу на ногу. Даже забирает со стола стакан виски и салютует. — Они все настоящие. Ни капли фальши. Ты что, ничего не помнишь? Вообще? А тот плевок мне в лицо как? Остался в памяти?
Я прищуриваюсь. Сглатываю несколько раз. Перед глазами пробегает наш разговор с Глебом у подъезда. Мы поссорились, я на него наорала и пообещала, что с Эмилем у нас все будет замечательно. А потом... Потом женский голос у двери и какая-то непонятная боль... Но та женщина...
— Это ты со своей сучкой! Это вы вдвоем!
— Ого... Надо же. Вспомнила, — хохочет Глеб, закидывая голову назад. — Ну да... А потом наша страстная ночь. Даже две ночи! Мы не выходили из постели, милая. Вот я и сфоткал нас. Просто так, на память.
Стуки в дверь. Даже не так. Кто-то ломает ее. Как я минуту назад. И Салтыков, резко встав с дивана, подправляет свою одежду.