Эми и Исабель

— Иди, — Исабель кивком указала наверх, — поменяй кофточку, эта выглядит несвежей. — (На самом деле из-под нее выглядывали сияющие девичьи плечи, и это слегка нервировало Исабель.) — Я сама позвоню в больницу.

Через несколько минут, когда Эми спустилась в новой блузке, причесанная — волосы уже отросли и вились за ушами, — Исабель стояла возле посудного шкафа.

— Восемь часов, — сказала Исабель, — но не пойдешь же с пустыми руками.

— Что? — спросила Эми. — А что я могу ей принести?

— Да вот, — Исабель сняла корзинку с полки, — давай наберем цветов в саду и уложим в корзинку.

Несколько минут они трудились, вернее, занята была Исабель, а Эми наблюдала. Исабель устлала корзинку алюминиевой фольгой, и, взяв совок, они вышли в сад, где Исабель опустилась на колени и выкопала ноготки и колокольчики, набив корзину землей. Она работала с воодушевлением, капельки пота выступили над губой, в ложбинках под глазами. Эми, наблюдая за матерью, даже отвернулась.

— Так они дольше простоят, — сказала Исабель, выпрямляясь и вытирая лицо тыльной стороной руки, — чем если бы мы просто сорвали их.

— Да и смотрятся лучше. — Эми поглядела на корзинку, впечатленная результатом.

— Загляденье, правда? — Исабель оглядывала корзину, поворачивая ее из стороны в сторону.

Они вернулись в дом, где Исабель нашла белую ленточку и обвила ею ручку корзины, а затем ножницами (ни она, ни Эми не вспомнили в тот момент, что это были те самые ножницы, которые остригли волосы Эми) подрезала концы ленты, так что две белые завитушки свисали над голубым и желтым.

Больница была частная, из новых. Она походила скорее на скромное современное офисное здание, чем на госпиталь. Это было строение всего в два этажа с рядом окошек в цементных блоках, расположившееся в стороне от дороги. Входные двери были из стекла, но затемненного, и для Эми, которая вглядывалась в них через ветровое стекло, они казались труднопреодолимыми. Исабель припарковалась на краю автостоянки.

— Что теперь? — спросила Эми, держа корзину с ноготками и колокольчиками на коленях, холодок земли из корзинки начал ползти по ее бедрам. — Я же раньше никогда не была в больнице.

— Просто скажи им, что ты пришла к Стейси. Как ее фамилия?

— Берроуз. Они пускают детей?

— Тебе шестнадцать лет, — сказала Исабель и окинула взглядом Эми, оценивая, — но если кто-нибудь спросит, ты можешь рискнуть и сказать, что восемнадцать. Тогда пустят наверняка.

Эми взглянула на мать. Исабель никогда прежде не предлагала соврать. Эми приоткрыла дверцу машины, но потом заколебалась.

— Что, если в случае Стейси, я имею в виду, что она родила ребенка в таком возрасте, вдруг к ней не всех пускают?

Исабель не знала, что ответить.

— Это было бы несправедливо, — сказала она.

— Да, но если?

— Тогда скажи, что ты родственница. Раз надо.

— Хорошо. — Но Эми колебалась. — А ты что собираешься делать? У тебя есть что-нибудь почитать?

Исабель покачала головой:

— Иди уже.

Провожая Эми взглядом (темно-синие шорты из «Сирса» хорошо смотрелись с белой блузкой), Исабель внезапно распознала в дочкиной походке нерешительность, но она так ходила с детства. В радующей глаза симметрии ног, уходящих сейчас от нее, Исабель увидела нечто знакомое: правая нога Эми косолапила — ее всегдашний, характерный признак застенчивости — почти незаметный дефект походки, как будто девушка прятала невысказанные слова: «Я боюсь». Исабель вздрогнула, два образа Эми странно слились перед ее глазами — взрослой девушки с корзиной цветов в руках и маленькой кудрявой девчушки, идущей по тропинке к дому Эстер Хетч с пластмассовой куклиной головой в крохотных ручках.

Никто и не думал Эми ни о чем спрашивать. В тихих коридорах медсестры казались сонными, равнодушными, они махали рукой в неопределенном направлении, показывая путь.

Стейси была одна. Она сидела в постели, обложившись подушками, словно выжидая, с пустым выражением лица, которое сменилось изумлением при виде Эми.

— Привет, — сказала Стейси. — Ни хрена себе, здорово!

Она протянула руки, словно ребенок, просящийся на ручки, и корзина цветов оказалась под угрозой гибели в тряске нервного смеха, неуклюжих объятий и поцелуев, но была спасена в последнюю минуту и благополучно приземлилась на колени Стейси. Она смотрела на корзинку сияющими глазами.

— Эми, это так красиво!

Девушки любовались маленьким садом на коленях Стейси, буйством ноготков, чуть заметным увяданием колокольчиков.

— Это мама сделала. Для тебя, — сказала Эми.

— Твоя мать?

Эми кивнула.

— Чертовски странно.

Эми снова кивнула.

— Родители совершенно чокнутые. — Стейси медленно покачала головой, поставив корзинку на тумбочку. — Мои предки тоже вели себя клёво, когда я начала рожать, а вот сегодня, когда стало скучно, потому что эти дебильные врачи оставляют меня здесь торчать на три дня, я попросила родителей поставить телевизор, но они сказали: «Нет, вряд ли это удачная мысль».

— Чего это?

— А я почем знаю. Смотри, они мне грудь перетянули. — Стейси распахнула больничный халат, чтобы показать Эми, как под рубашкой грудь была свита полосками белой ткани. — Болит охренительно.