Эми и Исабель

— Не горбись, — сказала она, хмуро разглядывая этикетку. — Ты ужасно сутулишься. Иди вперед и возьми другую тележку. Елозит, трясется — просто сил уже никаких нет.

Снаружи уже стемнело. В черных окнах универсама белели пятна рекламных объявлений, автоматические двери с шуршанием раздвигались, впускали и выпускали людей, мальчики в красных форменных куртках с логотипом «A&D» катили по резиновым дорожкам пустые тележки. Эми взялась за пластиковую ручку одной из них, еще не остывшую от чьих-то ладоней, и тут же заметила Барбару Роули. Она стояла у кассы, благостно глядя в пространство, и молитвенно прижимала к груди баночку оливок.

Неужели у нее и вправду сегодня званый ужин? Эми решила, что так оно и есть. И тут же где-то в подреберье кольнуло: мать никогда не устраивала званых вечеров, да разве могла она хоть кого-нибудь пригласить в гости? «Что вы делаете сегодня вечером, милые леди?» А ничего. Это другим жителям Ширли-Фоллс есть чем заняться: Барбара Роули выставляет на стол мерцающий фарфор, Стейси гуляет со своим парнем, может, даже и на какой-то вечеринке. Сколько раз по понедельникам можно было услышать, как один парень говорит другому, хлопнув того по плечу: «Угадай, кто облевал мне всю машину?»

Ох, как же грустно стало Эми. Ее мать почти ни с кем не общается. Это факт. Ее мать, одинокая, с бледным и серьезным лицом, в мешковатом пальто, пристально рассматривала дату изготовления на упаковках молока. Подкатив к ней поближе новую тележку, Эми сказала:

— Мам, ты ведь тоже красивая.

Конечно, она ляпнула глупость, фальшивые слова эхом многократно отразились в ответном молчании.

Исабель проверила список еще раз и попросила наконец:

— Не могла бы ты отыскать стойку с туалетной бумагой?

Домой они ехали по каким-то закоулкам в насквозь промерзшей машине. Дома все мельчали и редели, будто за городом. Некоторые были совсем темны. Они проехали мимо дома с ярким фонарем над въездом в гараж, желтый полукруг лежал на присыпанной снегом дорожке, и Эми вдруг подумала о Деби Дорн. Она вообразила девочку, упавшую на скользкой дорожке, девочку, которая не пошла в школу и смотрит телевизор, лежа на диване. Вот ее мама звонит в два часа, и Деби идет на кухню, чтобы снять трубку.

Эми пошевелила ногами — печка раскочегарилась и наконец-то согрела окоченевшие ступни. Эми подумала, что Деби Дорн, наверное, уже возвращалась в гостиную, как вдруг услышала звук подъезжающей машины, может быть, она даже выглянула в окно. Может, сердце ее и забилось сильнее, пока она не узнала машину или самого водителя. И может, она подумала: «Фух, это он, а я-то испугалась!» — и открыла дверь.

Сквозь ветровое стекло Эми вглядывалась в темноту. Огни встречных фар приближались, росли, проплывали мимо и растворялись во мгле.

Наверное, Деби покинула дом в спешке, но теперь темнеет рано. Тот, кто увел ее, должен был посадить ее в машину, неужели они ехали уже в темноте? Здесь столько окольных дорог, можно проехать много миль в стороне от жилых домов. Эми откусила ноготь. Деби должна была почувствовать неладное, должна была осознать, что ее везут совсем не туда, куда обещали. Понять, что едет не домой. Эми вздрогнула, когда печка обдала ее ноги теплой струей воздуха. Наверное, Деби сидела и плакала на переднем сиденье. Потому что в конце концов она не могла не заплакать, так думала Эми. Она плакала, прижимая к лицу ладошки, и просила: «Пожалуйста, я хочу к маме!»

Эми вцепилась зубами в следующий ноготь. Что значит субботняя вечеринка в доме Барбары Роули по сравнению с тем, что Эми сейчас рядом со своей мамой? Единственное, что имеет значение на всем белом свете, — они вместе и они в безопасности.

— Прекрати грызть ногти, — раздался голос Исабель.

— Я вспомнила про Деби Кей Дорн, — ответила Эми, послушно вынув палец изо рта и положив руки на коленки, — интересно, о чем она думает прямо сейчас.

— Ни о чем, — ответила Исабель и, включив сигнал поворота, въехала на дорожку, ведущую к их крыльцу.

Их ждал простывший насквозь дом. Эми прошла в кухню, прижимая пакет к себе сбоку, — так некоторые носят маленьких ребятишек. Одно время, это было давно, она действительно воображала, что пакет — это ребенок, ее дитя, и она бережно опускала его на пол. Теперь же Эми просто поставила пакет на разделочный стол. Она устала и даже была немного заторможена. Исабель посмотрела на нее, надевая кофту:

— Тебе надо поесть.

А в понедельник мистер Робертсон сказал, что ему нравится ее платье. И как переменился мир! Хватит думать про Деби Дорн (может, мама и Арлин Такер ошибались и девочка вовсе не умерла). Зато как празднично золото февральского солнца лилось в тот день в кухонное окно на Эмины тетрадки на столе. Его задушевный, прекрасный голос: «Женщина должна учиться изящно принимать комплименты». Эми смотрела, как синица за окном прыгает по еловой лапе. «Женщина»… Он произнес это слово, сумев выявить его чудесную женственную суть. Все самое восхитительное, что есть в слове «женщина», имело отношение и к ней — к Эми.