Емельян Пугачев, т.2

— Ну извини, брат Петр Иваныч. Не бывывал я еще в твоих новых хоромах-то. Вот, любопытства ради, и пришел, да и приятеля с собой привел, это купеческий сын из града Курска Авдей Иваныч Полуехтов, прошу любить да жаловать!

— Знакомы будем, знакомы будем! — тенористо выкрикнул молодой кудрявый купчик, закатился беспричинным смехом и столь крепко сжал мускулистой лапищей пухлую руку Рычкова, что тот болезненно сморщился и выдохнул:

— Ой, ну и сила же у вас!

— Ха-ха!.. Силой Господь-батюшка не обидел, — снова закатился Полуехтов, закинул руки за спину и, бесцеремонно высвистывая какую-то бурлацкую, взад-вперед стал ходить по кабинету. Краснощекий, широкоплечий, в синей поддевке и алой шелковой рубахе, перехваченной персидским чеканным поясом, он, несмотря на ранний час, уже был навеселе: от него изрядно попахивало водочкой.

Рычков поглядывал на него с некоторым удивлением. Степенный Кочнев, осматриваясь, сказал:

— Добрые, добрые у тебя хоромы, Петр Иваныч!

— Оное обиталище выстроено на казенный кошт губернатором Рейнсдорпом и отведено мне, — ответил Рычков. — Дивлюсь на сего капризного барина: то он ко мне полный решпект имеет, то вдруг — вожжа под хвост, и я уже не хорош ему. Наш губернатор, ежели хотите знать, низкопоклонство да лесть любит, а у меня ни того ни сего и в природе нет.

Брюхатенький прокурор Ушаков ядовито улыбнулся, он прекрасно знал мнение Рейнсдорпа о Рычкове. «Помилуйте, то ж Тартюф, настоящий Тартюф! — не стесняясь говорил про него губернатор. — В нем неограниченное самолюбие, глупое тщеславие и низкая зависть. Но иногда он прикидывается признательным. Впрочем, я отдаю всю справедливость его уму, хотя и не вполне возделанному».

Рычков был действительно умен и наблюдателен. Он тотчас разгадал смысл язвительной улыбки прокурора и, укорчиво взглянув на него, сказал:

— Ежели немец-губернатор, в силу своей душевной ограниченности, не умеет ценить таких, как я, то меня и фамилию мою ценит и чтит российское общество. И вот доказательство сему. Господа купцы, пожалуйте сюда! — Он взял их под руку и подвел к письменному столу, на котором лежали две большие медали. — Вот, извольте видеть, обе сии медали получены нами в награждение от Вольного экономического общества. Моя — серебряная — за сообщение туда разных моих сочинений и опытов. А эта вот — золотая — супруги моей, Алены Денисьевны Рычковой.

— О-о-о? За что же женскому полу этакая медалища? — удивился Полуехтов.

— А вот читайте! — И Рычков показал ему диплом: «За оказанное усердие нашему обществу присылкой как прежнего, так и нынешнего рукоделия».

— Ха! Стало, супружница-то перекрыла вас. Вам серебряную, а ей золотую!.. Ха! Ну, я бы не поддался, ей-Богу, право! Я свою бабу во страхе завсегда держу, — с чувством собственного превосходства воскликнул курский купчик.

Рычков улыбнулся и, достав из ящика третью медаль, сказал:

— Позвольте, позвольте… Победителем-то все-таки остался я. Вот большая золотая медаль, полученная мною не столь давно от того же Вольного общества в награждение трудов моих.

— Ну, слава те Христу, что вы верх взяли, — проговорил простоватый Полуехтов, взвешивая на ладони ценность золотой медали. — Нет, ваше высокородие, супружниц завсегда нужно в страхе содержать, чтобы не в свое дело не лезли. Медаль для бабы — это баловство, ей-Богу, баловство… Не женского ума сие дело. Да ежели б моя половина медаль получила, а я нет — ну, знаете… отойди-подвинься! Я бы после этакого позору бабу свою извел бы… Я человек карахтерный, ей-бо, право! — Купчик говорил горячо и не стесняясь, даже с оттенком задорного бахвальства.

Рычков с удивлением и любопытством выпучил на него большие серые глаза, а купчина Кочнев стал своему приятелю пенять:

— Полно болтать-то, Авдей Иваныч, постыдись! Ведь твой родитель в купеческую гильдию по Курску вписан, а ты…

— Да ведь обидно, Илья Лукьяныч. — И одернутый купчик конфузливо зачесал в своей кудреватой голове. — Вдруг моя баба медаль бы получила, а я нет. Да меня тогда весь город засмеял бы!.. А вы меня, ваше высокородие, разожгли медалями-то… Эх, зачем я не офицер, не генерал, не дворянин хотя бы.

— Друг мой! — И Рычков, широко улыбаясь, взял молодого Полуехтова за плечи. — Ежели вы, будучи купеческого сословия, окажете доблесть на поле брани, то неукоснительно и медаль получите, а нет — и крест.

— Скажи на милость! — протянул купчина. — Я ведь драться охоч, у нас, в Курске, я кажинный праздник на кулачный бой выхожу. Бью крепко! — Он плюнул в горсть и, размахнувшись, ударил кулаком по воздуху. — Р-раз — и с каблуков долой! Вот ежели б случай вышел здесь со злодеями схватиться!.. А?

— Здесь похвально было бы тем более, — поощрительно сказал Рычков. — Наш несчастный Оренбург является наивящей ареной для отличения подвига ратного…

— Ваше высокородие, отец родной! — с необычной горячностью вдруг закричал купчик, наступая на Рычкова. — Не можно ли обо мне губернатору доложиться?.. Я бы скуки ради…