– Голюбчик!.. Откуда ж мне знать? Весь крепость окружен... Люди этого каторжника Пугашов день и ночь кругом крепости чинят разъезды. Кар... Кар! О мой Бог!.. Но надо действовать, действовать... Эй, одеваться! – Он бросил колпак, сбросил стеганый шлафрок с кистями, сказал: – Пардон, – и остался в одном исподнем.
Было уже шесть часов утра, когда они вышли на улицу. И в этот миг, раз за разом, ударили вдалеке три пушечных выстрела. Губернатор затаенным шепотом выдохнул: «О! Ви слюшаете?»
Сели в сани, поехали в крепость, чутко прислушиваясь к морозной тишине. Но выстрелов больше не повторялось. Рейнсдорп обреченно произнес:
– Ясно... Все ясно! Чернышев либо сыграл ретираду, либо попался в плен.
– А третьей возможности вы, ваше высокопревосходительство, не допускаете?
– Шо? Штоб победа была на стороне полковник Чернышев? Нико-гда! Я не могу победить эта шволочь, даже я!
Тем временем в Бердскую слободу уныло шагали тридцать два арестованных офицера.
– А где же Чернышев? Где полковник Чернышев? – озираясь, спрашивали они друг друга.
– Я видел Петра Матвеевича в Чернореченской, пред самым маршем, – густым басом сказал тучный майор Семенов. – Он отдавал какие-то приказания капитану Ружевскому и неизвестно куда исчез...
– Но ведь не мог же он отправить в марш нас одних... Не сидит же он в Чернореченской, – сказал такой же тучный, задыхающийся на ходу капитан Калмыков.
– А вдруг да он не дай Бог убит, – предположил молодой подпоручик Аверкиев. – Шальная пуля либо картечь...
В Берде пугачевцы тоже всполошились, опрашивали офицеров, опрашивали солдат:
– Где ваш начальник? Где полковник Чернышев?
Офицеры как в рот воды набрали, отворачивались, глядели в землю. Спрошенные солдаты только руками разводили:
– Знать не знаем. Мы люди мелкие...
Рыжеусый Тимоха Чернов, так ловко одурачивший полковника Чернышева, из себя выходил от злости, он внимательно всматривался в лицо каждого солдата, выкрикивал:
– Ну и хитер, ну и хитер ваш змей полковник! Как сквозь землю... Да уж не черт ли его с кашей съел?..
Дежурный Давилин пытливо осматривал всех обозных мужиков, коим велено смирно сидеть на козлах. Осмотрены тридцать семь извозчиков, еще осталось больше половины. Подошел к тридцать восьмому, сидевшему в рваном армяке, в овчинной с ушами шапчонке. Ой, что-то лицо не мужичье, барское, бритое лицо, тонкий нос горбинкой... Э-ге-ге!
– А ну, дядя, сними рукавицу, покажь руку.
У полковника Чернышева задергались концы губ, в помутившихся глазах стал меркнуть свет.
– Что за человек?
– Из-извозчик...
Подбежавший на разговор Тимоха Чернов, захлебываясь мстительной радостью, громко закричал:
– Он, он! Вот те Христос, он... – И, состроив плаксивую рожу, Тимоха повалился перед Чернышевым на колени: – Ваше высокоблагородие! Помилуйте... Пожалейте мою молодую жизнь!
– Братцы, – обратился Давилин к подбежавшим солдатам. – Скажите по правде-совести, что за человек?
– Наш полковник это, Петр Матвеич Чернышев, – не сморгнув глазом откликнулись в кучке солдат.
Бледное, помертвевшее лицо Чернышева вдруг налилось кровью, глаза ожесточились, он соскочил с облучка и крикнул:
– Да, это я... Вешайте, негодяи! – Затем сорвал с себя армяк и с силою бросил в лицо Давилина.
Глава VI
Гипохондрия. Страшный суд. Павел Носов. Блестящая победа
1
Секунд-майор Наумов зашел проведать капитаншу Крылову, сообщить ей свежие вести о несчастье с полковником Чернышевым, да кстати и позавтракать: капитанша была изрядная мастерица стряпать. Но оказалось, что Крылова о судьбе Чернышева уже знала и встретила Наумова с заплаканными глазами. Четырехлетний карапуз Ваня, с измазанной вареньем мордочкой, сшибал клюкой расставленные на полу бабки.
– Ну что, от благоверного никаких вестей? – приласкав мальчика, спросил Наумов капитаншу.
– А откуда же могут быть вести, батюшка? Разве что сорока на хвосте... Вот все ждали, надеялись получить весточку с полковником Чернышевым, да видишь, какая беда стряслась... Пропасти-то на него нет, на этого Пугача треклятого!
– Дядя Наум, – ввязался Ваня, – а он царь взаправду или нарочно, Пугач-то?
– Царь, царь... Только с другого боку.
– Х-х, с другого... А с какого? Вот с этого али вот с этого? – подбочениваясь то правой, то левой рукой, спросил озадаченный Ваня.
– Он вор, – сказал Наумов.
– А кого он украдывал? – оживился мальчонка и пристукнул клюкой по бабкам.
Нянька, вырвав у Вани клюку, увела его.
Вошел с вязанкой дров старый, хромой слуга Крыловых, сбросил дрова к печке.
– Ну, каково живешь, Семеныч? – приветливо улыбаясь старику, спросил Наумов. – Не слыхал ли чего новенького?
– Новое хуже старого, ваше благородие, – виновато откликнулся старик, припадая на хромую ногу. – День ото дня гаже! Известно, простой народ не в довольстве находится, вот и шумит.
– Чего ради он шумит-то? – полюбопытствовал Наумов и принялся раскуривать трубку.