Емельян Пугачев. Кн. 3

— Я здесь, — выдвигается из полумглы низенький сутуловатый подпоручик. — Здравствуйте, господин полковник, — говорит он.

— Простите, Минеев, я не полковник, я майор.

— Но вы же сегодня произведены…

— Бросьте, Минеев! Вы на меня всё ещё сердитесь, да? Простите, пожалуйста. Сами понимаете, долг службы, а вы тогда, в крепости, при всём народе: Пётр Фёдорович — царь. Теперь сами видите, какой он царь. Ложитесь, Минеев, потолкуем.

— Да я змей тутошних боюсь, я постою.

— Чего ж бояться змей? — озлобленно, как бы издеваясь над собою, говорит Скрипицын. — Мы сами змеи…

— Да, змеи. Однако можем и орлами стать… От нас зависит, — двусмысленно говорит Минеев и садится.

Вздрагивающим голосом Скрипицын даёт оценку того положения, в которое они все, по малодушию своему, попали.

— Исхода нет. Мы погибли, — безнадёжно шепчет он.

Томительное молчание. Капитан Смирнов сказал:

— Есть два выхода: бежать или пулю в лоб…

— Тсс… потише, — предостерегает его Скрипицын. Вблизи проехал дозор из трёх казаков. — Ха, бежать! Разве не видите? Нас караулят. Да и куда? В Осе пугачёвский отряд, а в лесу, в степи да всюду, всюду рыщут башкирцы и восставшие смерды…

— Мне сдаётся, — зашептал Смирнов, — Михельсон вот-вот нагонит Пугачёва и расколотит его в прах. Куда мы, изменники, денемся? Ну, куда?

— Нет, господа, — привстав и опираясь рукой о землю, с взволнованной решимостью сказал Скрипицын. — До такого позора нам не дожить. Совесть замучит. Да лучше башкой о камень…

У подпоручика Минеева на бритых губах чуть приметная улыбка.

— А выход есть, — тенорком проговорил молодой Бахман и тоже приподнялся. — Надо написать казанскому губернатору… Так, мол, и так… Предупредить об опасности…

— А знаете?.. — ткнув офицера в плечо, вскричал Скрипицын и тотчас зажал себе ладонью рот. — А знаете, Бахман, я тоже об этом думал, ей-богу, клянусь вам, — возбуждённо шептал Скрипицын. — Значит, решено? А я сумею собрать своих солдат в кучу, и, когда начнётся бой, мы ударим пугачёвцам в тыл. Так и напишем губернатору…

— Да, но с кем и как послать? — уныло спросил капитан Смирнов, вздохнул и задвигал морщинами на лбу.

— Ну, об этом не сумневайтесь, — сказал Скрипицын. — Этим письмом, буде оно дойдёт до губернатора, мы облегчим свою вину.

— Хм, — хмыкнул подпоручик Минеев и нервно потянулся, кости в суставах хрустнули. — Напрасно, господа, делаете себе иллюзию. Какие бы письма мы ни выдумывали, как бы кулаками себя в грудь ни били, всё равно все мы будем преданы суду. И, поверьте, пощады нам не будет…

— Следовательно? — посунулись все к Минееву и шумно задышали.

— Выход из сего предоставляю сделать вам самим, — голос Минеева вздрагивал, в глазах неприязненный блеск.

— Пулю в лоб? Бежать?

— Нет, — ответил Минеев.

— Ну, так что же, говорите.

Вести спор и раздумывать было некогда. Обстановка требовала действий. Да к тому же и Минеев от прямого ответа уклонился.

Рапорт губернатору Бранту составили короткий, «с приложением к оному двух его, Пугачёва, злодейских, о приклонении к нему народа, указов». Рапорт подписали майор Скрипицын, капитан Смирнов, подпоручик Бахман.

4

Следующим утром пугачёвцы двинулись в путь. Из-за реки, с лесных дорог, с боков, навстречу продолжали валить толпы конных и пеших мужиков, спрашивали встречных-поперечных:

— Где царь-батюшка? Мы, братцы, к вам… Господ своих порешили под метёлку. Вот, всей гурьбой. Послужить желательно… Веди к царю, указывай! Челом бьём.

Так множилась вольная мужицкая рать Емельяна Пугачёва.

К обеду войско подтянулось к переправе.

У берега красовались чисто струганные «коломевки», плоты, лодки, великое множество челнов, весь берег у Рождественской пристани кишмя-кишел ожидавшими государя крестьянами. Горели костры, варилось в котлах пиво. Много раскинутых холщовых палаток. Бабы, девки, ребятишки, распряжённые телеги с лесом поднятых оглобель.

Пугачёв к народу не спустился. С высокого взлобка он осматривал в подзорную трубу всю переправу (опорой для трубы служило плечо низкорослого подпоручика Минеева), сказал:

— Кажись, дивно хорошо, посудин много, и погодье задалось доброе… Ну, наперёд поснедать надо, а уж после того… Эй, стряпухи, накрывай скатерти в холодке, на травке под сосной… — Пугачёв был весел, скрёб обеими пятернями густоволосую, давно не мытую голову. На взлобке они — вдвоём с Минеевым. — Ну, как, ваше благородие, служишь?

— Служу, ваше величество, — стукнув каблук о каблук, вытянулся Минеев.

— Служи, брат, служи, ништо… Бывало, как на престоле сидел, многих вот таких молодчиков, как ты, в чин производил. А иным часом на другого и притопнешь, и оплеуху дашь… Служи, брат, служи. Ась?

— Я завсегда верой и правдой, — козырнул Минеев; глаза его вдруг заискрились решимостью, губы стали кривиться. — И дерзну доложить вам… одну неприятность… с полковником Скрипицыным…

— Царская палатка готова! — под самое ухо Пугачёва заорал подбежавший верзила-казак в бараньей шапке. — Так что пуховики взбиты, мамзели нарумянились, рыбаки живых налимов принесли…

Вздрогнув от громоносного крика, Пугачёв сердито отмахнулся: