Вдруг, к немалому удивлению всего отряда, из толпы вырвалась сотня всадников и поскакала навстречь казачьему разъезду. А вся толпа с двумя развёрнутыми знамёнами устремилась в боевом порядке на отряд Михельсона, стараясь обогнуть его левый фланг.
— Ребята, Пугачёв! — громко крикнул Михельсон, проносясь на коне пред своими войсками. — Не трусь, молодцы! Подтянись! Жарко будет.
Он быстро перестроил отряд лицом к врагу, ввёл в дело артиллерию, дружно загремели пушки. От пугачёвцев тоже раздался единственный орудийный выстрел.
— Очень хорошо, — сказал Михельсон адъютанту, — либо у них пушек чёрт-ма, либо в порохе нехватка.
У Михельсона шестьсот человек регулярных войск, небольшую часть он отделил для прикрытия обоза.
Пушки гремели. Густая толпа пугачёвцев, поражаемая картечью, ядрами, наполовину спешилась в версте от врага и, невзирая на сильный урон, бросилась на орудия, ударила в копья. Всё заволокло дымом, завоняло тухлыми яйцами.
В этот миг Емельян Пугачёв, в обычном своём сером казацком кафтане, на чёрном диком скакуне нёсся с конницей на левый фланг врага, тенористо кричал, размахивая саблей:
— Де-е-тушки! С нами бог! Кроши!
Его конница живо смяла, опрокинула команду мещеряков. Те, как цыплята от стаи ястребов, с писком бежали и замертво падали.
— Пушки, пушки забирай, атаманы! Антилерию! Кроши! — кричал Пугачёв, подбадривая своих.
Большинство — башкирцев, заводских крестьян, мужиков — видя, как дрогнул и бежит левый фланг Михельсона, уже считало себя победителями. С воинственным рёвом бросились врассыпную на обоз. Ни гневный окрик Пугачёва, ни отчаянные попытки Горбатова, Белобородова, старшин и яицких казаков-пугачёвцев задержать их, сгрудить в один кулак не помогли: вновь набранные толпы народной армии плохо подчинялись дисциплине.
Опытный Михельсон, стоявший в стороне с эскадроном изюмских гусар, сразу оценил положение врага и воспользовался моментом. Встав во главе эскадрона, он приказал всей кавалерии немедля ударить на пугачёвцев с разных пунктов.
— Изюмцы! — скомандовал он своему эскадрону, высоко подымая блеснувшую на солнце саблю. — Помни присягу, изюмцы! Рази врага, лови злодея Емельку и — по домам… Кто живьём словит врага, тому десять тысяч.
— А где он? — неслось по рядам. — Они все на одну рожу.
Эскадрон гусар ринулся сквозь сизый дым, сквозь дробную трескотню ружей, сквозь крики, стоны, рёв, прямо на отряд яицких казаков, окружавших Пугачёва.
Взбешенные лошади сшиблись грудь с грудью. Ржанье, визг, блеск сабель, кровавая работа пик. Сеча была коротка. Казаки-пугачёвцы дрогнули и, окружив своего вождя, с гиком помчались в степь.
Воздух в степи чист, ковыль-трава мягка. По всему простору, пригнувшись к шее лошадей, летят, как птицы, всадники.
— Держи, держи!.. Вот он скачет… От своих отбился…
— Пугачёв!.. Пугачёв!.. — орали изюмцы, настёгивая своих уставших лошадей.
Впереди них шибкой рысью бежал рослый чёрный жеребец, унося на себе широкоплечего мужицкого царя, золотую десятитысячную приманку.
— Лови! Чего ж отстали? — закричал Пугачёв, осадил жеребца, круто повернулся лицом к погоне. Под обычным казацким его кафтаном голубела генеральская лента со звездой. — Эх, детушки! Видать, Михельсон плохо кормит вас и ваших клячонок… А ну!.. — и всадник под самым носом прихлынувших к нему изюмских гусар, как ветер, умчался вдаль.
Изнурённые кони, в мыле, выбиваются из сил. Молоденький щуплый прапорщик Игорь Щербачёв, позабыв и смерть и жизнь, лупил нагайкой свою кобылу-полукровку, голосил:
— Настигай, настигай!.. Дави его! Дуй с боков, бери напересек!
Он всех опередил, вот-вот подскачет к Пугачёву, в руках пистолет, метит в спину — раз!
Пугачёв резко повернул к нему коня, несколько секунд проскакал рядом с офицером.
— Худо, барин, целишь… А ну! — и, распустив поводья, с гиком унёсся прочь.
Оглянулся и опять остановил коня.
На пригорке возле леса отряд яицких казаков, от которых только что отбился Пугачёв, с любопытством наблюдал за своим вождём.
— И чего это он игру завёл? — сквозь зубы проворчал Белобородов. И — громко: — А что, казаки-молодцы… не ударить ли нам на выручку государя-императора?
— Ни черта! — успокоил Творогов. — У него конь учёный, не дастся.
Меж тем сзади, на позициях, снова гремели пушки, пуская картечь вслед пешим пугачёвцам. Батареей командовал и наводил орудия сам Михельсон.
А погоня за Пугачёвым всё дальше, дальше. К изюмцам пристала часть чугуевских казаков. Вместе с ними скакал и волонтёр-поляк Врублевский. Горячий офицерик Щербачёв надрывался в крике:
— Братцы! Неужели упустим?.. Нажми, нажми!
Пугачёв вымахнул в сторону и, сделав по степи крутую дугу, заколесил вокруг скачущей погони.
— Детушки! — вопил он на скаку; чёрный жеребец храпел под ним, ярился жёлтым глазом. — А нет ли среди вас, детушки, барина Михельсона? Нетути? Ну, так сказывайте ему поклон от государя-императора. Шли бы, детушки, ко мне… Я до простого люда шибко милостив!
Всадники, как охотники за волком, раздувая ноздри, тараща закровенелые глаза, наскакивали на Пугачёва, до сипоты ревели:
— Имай! Имай!.. Стреляй в коня!