Эмблема предателя

- Где ты их нашел? - поинтересовался он ледяным голосом, лишенным выражения.

- В пансионе, в Швабинге. Но я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы отомстить. Сейчас у нас есть гораздо более важные дела. Я хочу, чтобы ты вошел в комнату тети, обыскал ее сверху донизу и забрал все бумаги, которые там найдешь. Особенно это касается рукописных бумаг. Письма, дневники, всё такое...

- Но зачем они тебе?

- Этого я не могу сказать.

- Не можешь сказать! Ты позвал меня, попросил о помощи, запретив перед тем мстить тому, кто со мной такое сделал, того, кто дал моему больному брату пистолет, которым он разнес себе голову. Ты запрещаешь мне мстить и ждешь, что я тебе повинуюсь без единого объяснения! - заявил Юрген, постепенно повысив голос почти до крика.

- Ты сделаешь то, что я тебе велю, если не хочешь, чтобы я лишил тебя наследства!

- Сделай одолжение, папа! Я никогда не любил оплачивать чужие долги. Единственное, что ты можешь мне оставить, это титул барона, а он и так принадлежит мне по закону. Так что я в любом случае его унаследую, нравится тебе это или нет.

Выскочив из столовой, Юрген хлопнул дверью и бросился через прихожую на улицу, когда его окликнули.

- Подожди, сынок.

Он обернулся. По лестнице спускалась Брунхильда.

- Мама, - прошептал молодой человек, нервно сглотнув.

Она подошла и поцеловала его в щеку, для чего ей пришлось встать на цыпочки. Она поправила ему черный галстук на рубашке и вытянула кончики пальцев, чтобы погладить то место, где раньше находился правый глаз. Юрген при этом прикосновении отпрянул и снова надел повязку.

- Ты должен сделать то, о чем просит тебя отец, - сказала она.

- Но как же...

- Ты должен сделать это, Юрген. Он будет гордиться тобой, если ты сможешь это сделать. И я тоже.

Брунхильда говорила довольно долго. Голос матери был нежным, Юрген даже не представлял, что он может быть таким, вызывая образы и чувства, которых он давно уже не испытывал. Он всегда был любимчиком матери. Она обращалась с ним по-другому, никогда ни в чем не отказывала. Юргену захотелось свернуться калачиком у нее на коленях, как в детстве, когда лето не кончалось.

- И когда?

- Завтра.

- Но завтра же восьмое ноября, мама. Я не могу...

- Ты можешь пойти туда завтра вечером. Твой отец хорошо изучил их распорядок. Пауля в это время никогда не бывает дома.

- Но у меня уже есть обязательства!

- Что-то более важное, чем семья, Юрген?

Брунхильда снова встала на цыпочки и дотронулась до его лица. На сей раз Юрген не отшатнулся.

- Думаю, что смогу это сделать, если поспешу.

- Вот и хорошо, золотой мой мальчик. Так вот, когда ты раздобудешь эти бумаги, - сказала она, понизив голос до шепота, - то сначала принеси их мне. И ничего не говори отцу.

37

Алиса смотрела из-за угла, как Манфред выходит из трамвая. Как и каждую неделю за последние два года, она стояла рядом со своим бывшим домом, надеясь увидеть брата. За всё это время она ни разу так страстно не желала подойти к нему, поговорить, в конце концов сдаться и вернуться домой. Она спрашивала себя, как поведет себя отец при ее появлении.

Я не могу этого сделать, в особенности в этой... ситуации. Это как дать ему решающую причину. Это как умереть.

Она следила взглядом за Манфредом, который превратился в стройного подростка - из-под кепки торчат непослушные волосы, руки в карманах, а под мышкой ноты.

"Уверена, что на рояле ты играешь всё так же плохо", - подумала Алиса с смесью раздражения и тоски.

Манфред шел по тротуару и, не доходя до дома, остановился перед кондитерской. Алиса улыбнулась. Впервые она это увидела два года назад, когда случайно обнаружила, что по четвергам брат возвращается с уроков фортепиано на общественном транспорте вместо отцовского мерседеса с шофером, который в это время был занят. Полчаса спустя Алиса вошла в кондитерскую и сунула продавщице деньги, чтобы та на следующей неделе вложила в пакет с конфетами для Манфреда записку. В спешке нацарапанная на оберточной бумаге записка гласила:

"Это я. Приходи каждый четверг, я буду тебе писать. Всегда спрашивай Ингрид и отдавай ей ответ.

Любящая тебя

А".

Все семь дней она ожидала в нетерпении, опасаясь, что брат не захочет ответить или разозлился на нее за то, что она ушла, не попрощавшись. Однако ответ был типичным для Манфреда. Он начал с изящного анекдота про швейцарцев и итальянцев, а закончил рассказом о школе и о том времени, когда он не получал от нее известий, словно они расстались десять минут назад. Хотя новости от брата сделали ее счастливой, одна фраза, последняя, подтвердила ее худшие страхи:

"Папа продолжает тебя искать".