– Да мне все равно! Зачем ты вообще родила меня в такое время?! Кто внушил вам, что нужно постоянно закидываться транками? Кто сказал, что это правильно? Какие у них доказательства, что это нужно и без этого никак? – визжала Ада.
Без поддержки транков ее реакция была еще более эмоциональной.
– На себя посмотри! Это и есть доказательство, что без них никак нельзя! Глянь на себя! Я тебя ненавижу. Мне стыдно за то, что у меня такая дочь. Это позор. У всех дети как дети, никогда не доставляют проблем, живут как нормальные люди по правилам, на них приятно посмотреть, а ты не можешь без того, чтобы не влезть в какое-нибудь дерьмо, тебя туда так и тянет! – Из-за транков тон матери становился более спокойным, но слова, произнесенные ею, говорили об обратном. Просто физически кричать еще громче было сложно.
Ада не выдерживала и уходила в свою комнату, чтобы не слушать дальше. При отказе от транков следовало избегать подобных разговоров, это было слишком энергозатратно.
– Давай, только и умеешь что убегать! Правда глаза режет, да? Неблагодарная, ты просто подстилка своего такого же безмозглого друга! Ты ему не нужна, ты никому не нужна! – язвила вслед мать.
В комнате Ада закрывалась на замок и начинала рвать на себе волосы от нахлынувшего приступа гнева. Помимо тяжелого отказа от транков ее организм не вырабатывал литий, что еще больше ухудшало ее жизнь, ведь в таких тяжелых случаях транки положено принимать в двойной дозе, а она совсем от них отказалась. Но при всем этом она никогда не плакала. Никогда. Вырывала волосы, царапала себе лицо, била себя изо всей силы так, что потом на теле оставались синие плотные гематомы. Причиняла себе вред различными способами, но никогда не плакала, даже после самых громких домашних скандалов. Ей не было жалко себя ни капли, если дело доходило до невыраженных эмоций. Весь гнев она направляла на саму себя.
Каждая ночь, проведенная вне игры, была похожа на пытку. Она засыпала, а посреди ночи просыпалась, борясь с изматывающей тревожностью. Ее одолевал странный страх. Те самые мысли, которые никогда не придут в голову посреди дня. Они настигали только ночью, когда Ада внезапно просыпалась, пока за окном еще царила тьма. Мысли о том, что дальше жизни нет. Что дальше только пустота. Мысли, которые появились у всех людей после странного вируса несколько десятилетий назад, когда мир перевернулся с ног на голову, и система поменялась. Но кто-то избавился от тревожности с помощью транков и спал ночами крепко, а кто-то, как Ада, тайно отказывался от них, за что расплачивался тревожностью и паническими атаками.
Из ситуации, что творилась у них дома, выхода не было. Ни работы, ни своего жилья, никаких перспектив на жизнь. В чем-то ее мать была права.
Больше всего Аду угнетало то, что думали окружающие про ее дружбу с Леви. Говорили, мол, она подстраивается под его интересы, потому что влюблена, поддерживает его безумные идеи, чтобы вызвать его любовь или хотя бы симпатию, а Леви лишь использует ее забавы ради, и она никогда не была ему интересна. Все, конечно, обстояло иначе.
Они говорили:
В семье Леви дела обстояли куда лучше. В конце концов, именно у старших он перенял эту идеологию. И мать, и дед поддерживали его, хоть и не всегда были довольны агрессивным нравом и излишней суетливостью парня. Они поощряли отказ Леви от транков, но сами этого сделать не могли, ведь для их возраста это было физически изнурительно и опасно.
Что касалось остальных участников взлома, отбор Леви проходил так же жестоко. Из большой группы тех, кто пришел развлечения ради, он оставлял только тех, кто готов идти с ним дальше, кто способен не только на бесполезное прожигание времени, но и на поддержку его идей, их понимание и готовность что-то менять. Проверял он их отказом от транков, собирал исключительно тех, кто живет в реальности в одном с ним городе, чтобы раз в неделю все они могли собраться на крыше и обсудить прогресс.