– Второе, – продолжал Ельцин. – Россия никогда не выступит инициатором развала Союза. Наоборот, считаю своим долгом использовать все возможности для создания содружества суверенных государств.
Как видим, здесь Ельцин еще не усматривает противоречия между развалом Союза и созданием содружества государств, видимо, полагая, что содружество государств тоже будет государством – преобразованным Союзом. Как мы теперь знаем, СНГ таковым не стало. Ельцин выполнит свое обещание – ИНИЦИАТОРОМ развала Союза он не станет, однако окажется в числе тех троих, кто «юридически оформит» этот развал, на практике уже состоявшийся.
В стране растут «центробежные тенденции». Поэтому российское руководство «намерено действовать таким образом, чтобы интересы России были надежно защищены». В частности, «прорабатываются меры… от возможной рублевой интервенции в случае введения национальных валют». Это третий новый момент в российской политике, который отмечает Ельцин. Это уже та самая «боевая стойка» уже не против Центра, а… против республик.
– Четвертое, – говорит в заключение Ельцин. – Новая обстановка заставила внести значительные коррективы в процесс экономических реформ. Прежде всего потребовалось пересмотреть допутчевые представления об их темпе, последовательности действий. Глубокий экономический и социальный кризис требует действовать решительно…
Наконец-то! Этих решительных действий люди давно ожидают от Ельцина.
26 октября 1991 года. Мы разговариваем с госсекретарем РСФСР Геннадием Бурбулисом (я беру у него интервью для «Литературной газеты», в которой на тот момент работаю). Разговор происходит в Белом доме, в том его крыле, что повернуто к мэрии, бывшему СЭВу, – как раз к тому месту, где два года спустя, 3 октября 1993 года, начнутся главные события первого дня хасбулатовско-руцковского мятежа. Сидим в «комнате отдыха» позади обширного кабинета Геннадия Эдуардовича.
Ни о «Меморандуме Бурбулиса», ни вообще о том, что происходит в окружении Ельцина, ни о его готовящемся историческом выступлении на предстоящем съезде российских нардепов мне, как и большинству россиян, естественно, не известно. В этом неведении меня интересует главным образом один вопрос: когда же наконец, черт возьми, кончится это топтание на месте? После августовского путча прошло уже два месяца. И вот, вместо того, чтобы принять какие-то энергичные меры, поставить страну на твердые рельсы, взять какой-то новый курс, Ельцин чуть не два месяца «расслаблялся» в Сочи. Страна между тем летит в тартарары… Я пытаюсь добиться от Бурбулиса, в то время, пожалуй, одного из самых близких к президенту людей, хоть сколько-нибудь вразумительного ответа на это мое – да и не только мое – недоумение. Однако Бурбулис отделывается общими фразами.
Я:
– Чем объяснить, что после блистательной августовской победы произошел столь же блистательный сентябрьско-октябрьский провал? Я имею в виду почти двухмесячное беспомощное переминание российского руководства с ноги на ногу перед порогом реформ, на фоне стремительно ухудшающегося положения в стране.
Бурбулис:
– Хотя я и не оцениваю последние два месяца как блистательный провал, я понимаю, что неудовлетворенность этим периодом очень сильна…
Я: