Элрик из Мелнибонэ

— Ты мог бы изгнать его.

— Разве для мелнибонийца изгнание не равносильно смерти?

— Ты ведь и сам собирался посетить Молодые королевства.

Элрик горько рассмеялся.

— Может быть, я не настоящий мелнибониец. Йиркун ведь так и говорит, а другие с ним соглашаются.

— Он тебя ненавидит, потому что ты склонен предаваться размышлениям. Твой отец был склонен предаваться размышлениям, но никто не говорил, что он плохой император.

— Мой отец решил, что лучше не воплощать в жизнь плоды своих размышлений. Он правил так, как и должен править император. Должен признать, Йиркун тоже правил бы так,

как подобает править императору. И у него есть шанс вернуть величие Мелнибонэ. Если бы он стал императором, то тут же начались бы завоевательные войны ради восстановления империи в ее первоначальных границах. Он вновь распространил бы нашу власть на всю землю. И именно этого желает большинство моих подданных. Вправе ли я идти против их желаний?

— Ты вправе поступать, как считаешь нужным, ведь ты император. Все, кто тебе предан, думают так же, как и я.

— Может быть, их преданность неправомерна. Может быть, Йиркун прав, и я не оправдаю их преданности, и по моей вине рок обрушится на остров Драконов,— Его задумчивые малиновые глаза встретились с ее взглядом,— Может быть, лучше было бы, если бы я умер, покинув чрево матери. Тогда императором стал бы Йиркун. Я помешал его судьбе.

— Судьбе нельзя помешать. То, что случилось, должно было случиться, потому что этого захотела судьба, если только она существует и если наши действия не являются всего лишь ответом на действия других.

Элрик глубоко вздохнул и посмотрел на нее с ироничным выражением на лице.

— Если верить традициям Мелнибонэ, то твоя логика заводит тебя в ересь, Симорил. Может быть, тебе лучше забыть дружбу со мной.

Она рассмеялась.

— Ты начинаешь говорить, как мой брат. Уж не испытываешь ли ты мою любовь к тебе, мой господин?

Он запрыгнул в седло.

— Нет, Симорил, но я бы посоветовал тебе самой испытать свою любовь, потому что я предчувствую — наша любовь чревата трагедией.

Садясь в седло, она улыбнулась и покачала головой.

— Ты во всем видишь рок. Почему ты не можешь принять те дары, что были тебе даны? Они ведь достаточно многочисленны.

— Да, с этим я согласен.

Услышав стук копыт, они обернулись и увидели невдалеке всадников в желтых доспехах, скакавших нестройной группой.

Это была их стража, от которой они решили скрыться, желая побыть вдвоем.

— Вперед! — воскликнул Элрик.— Через лес и за холм — там они нас никогда не найдут.

Они пришпорили коней и поскакали через пронизанный солнечными лучами лес, а потом вверх по склону холма, потом, перевалив через его гребень,— вниз и дальше по долине, поросшей нойделем, чьи сочные ядовитые плоды отливали пурпурно-синим, цветом ночи, которую не мог рассеять даже дневной свет. В Мелнибонэ было много таких ягод и растений, и некоторым из них Элрик был обязан своей жизнью. Другие использовались для колдовских отваров, и их высеивали предки Элрика поколение за поколением. Теперь лишь немногие мелнибонийцы покидали город ради этих растений, но уже не сеяли их, а лишь собирали. В большей части острова теперь никто не бывал, кроме рабов, собиравших корни и плоды кустарников, благодаря которым можно было видеть чудовищные и великолепные сны — главное удовольствие мелнибонийских аристократов. Этот народ всегда был подвержен настроениям и интересовался только собой, за что Имррир и назвали Грезящим городом. Даже самый последний раб жевал ягоды, которые приносили ему забвение,— рабами, таким образом, было легко управлять, потому что они скоро попадали в зависимость от своих грез. И только один Элрик не прибегал к ним, потому что ему требовалось множество других средств просто для поддержания жизни.

Одетые в желтое стражники остались позади, а Элрик и Симорил пересекли долину, где росли кусты нойделя, и теперь пустили коней неторопливым шагом. Скоро они оказались у скал, а потом вышли к морю.

Море ярко и лениво поблескивало, омывая выбеленные берега под скалами. Морские птицы кружили в ясном небе, а их далекие крики лишь подчеркивали ощущение покоя, снизошедшее теперь на Элрика и Симорил. Влюбленные в молчании направились по крутой тропинке к берегу, где привязали коней, а потом пошли по песку; ветер, дувший с востока, играл их волосами — его, белыми, и ее, черными как смоль.

Они нашли большую сухую пещеру, которая улавливала звуки моря и отвечала им шелестящим эхом, и в ее тени, сняв шелковые одежды, предались любви. Потом они лежали в объятиях друг друга, а день тем временем вступил в свои права, ветерок стих. Потом они купались, и небеса слушали их смех.

Когда они высохли и начали одеваться, горизонт потемнел, и Элрик сказал:

— До возвращения в Имррир мы опять промокнем Как бы мы ни мчались, буря догонит нас.

— Может, переждем в пещере? — предложила она, подойдя и прижавшись к нему своим нежным телом.