Так вот, в тот ли, в другой раз, когда город захватили петлюровцы (или "зеленые" атамана Григорьева) и по Черкассам полыхнул слух о погроме, семью Марии Марковны спас Афон. Семья была немалая и не состояла в родстве ни с баронами Ротшильдами, ни с сахорозаводчиком Бродским. Ее глава Мотл Проскуровский служил на железнодорожной станции упаковщиком, дети — что постарше — подрабатывали: тот помогал на разгрузке, этот, щелкая кнутом, гонял на Днепр клячонку-водовозку. Афон жил рядом, за плетнем. В плетне имелась дыра, так что со двора в соседний двор можно было пробраться, не выходя за калитку. Когда слухи сделались угрожающими, Афон явился к своим соседям и ночью через ту дыру провел к себе в дом. Перед этим дедушка Мотл (так называли Мотла Проскуровского, когда я впервые его увидел: в ту пору ему было хорошо за восемьдесят) пришел к этому человеку, с которым его разделял не только плетень: вера, обычаи, ощущение жизни — все было разное... И вот он пришел к соседу Афону и положил на стол ему деньги (можно представить, сколько мог собрать их упаковщик!..) и сказал: "Спаси мою семью". И Афон ответил: "Забери свои деньги, я тебе лучше сделаю, чем за деньги"... Так, именно так, слово в слово, будто бы сказал Афон, и я не сомневаюсь, что так оно и было, уж очень характерная интонация дедушки Мотла слышится мне в этом пересказе. Но что, в конечном счете, куда важнее — все дни, пока в городе шел погром, пока в городе грабили, насиловали, убивали, семейство дедушки Мотла скрывалось в подполье у Афона. Он мог за это жестоко поплатиться: отчего же он все-таки это делал?.. Тем более, что среди захвативших Черкассы не то петлюровцев, не то григорьевцев были два его родные брата?.. Пока они грабили и убивали, Афон спасал... Отчего?.. Не знаю, не знаю, не могу ответить. Тем более, что не довелось мне повидать того Афона, поговорить с ним. Правда, его видела моя жена, еще девочкой: приезжал к дедушке Мотлу в Харьков огромного роста старик, с большой бородой, в сапогах и плаще, он доставал из мешка и протягивал ей гостинчик из родных Черкасс... Потом они с дедушкой Мотлом сидели за столом, пили чай, а то и кое-что покрепче, закусывая свежепросоленным, с чесночком, салом. Дедушка Мотл, в чем я сам убедился, даже и в свои почти девяносто лет мог, а главное — умел выпить, и когда его внук, только что отслуживший в армии, проездом домой заглянул к дедушке и, хорошо "приложившись" на радостях, под конец рухнул и растянулся пластом во дворике, под увешенным спелой вишней деревом, дедушка Мотл, ни в чем не уступавший в застолье внуку, привычно похаживал по садику, рыхлил землю мотыжкой...
Трудно понять, почему от Ивана Петровича Шухова потянулась ниточка мыслей к дедушке Мотлу, к Афону... Но если бы случилось невероятное, подумалось мне, и три этих человека встретились, они бы поняли друг друга...
Не стану скрывать, позиция Афона, о котором рассказано выше, мне симпатичней, чем позиция его братьев, которые, возможно, и прежде не были большими интернационалистами, а в гражданскую войну решили, что все евреи — с мала до велика — комиссары от самого рождения, почему их и следует извести... У братьев Афона имеется ныне изрядное количество духовных братьев, посвящающих "лучшие годы своей жизни" коллективному воскрешению старого мифа. Думаю, сами мифослагатели отлично ведают, что творят, но для Многих слова их, произносимые с артистической страстью, являются истиной. Под воздействием их слов порой оказываются и прямые жертвы мифа — евреи, еще недавно гордившиеся своим генетическим комиссарством, а ныне терзающиеся причастностью к нему... Мне кажется, ни гордиться, ни терзаться тут нет оснований, но стоит хотя бы попробовать разобраться в расхожем обвинении, выдвинутом против еврейства - его активном участии в революционном движении, особенно — в его едва ли (по мнению обвинителей) не главной роли в Октябрьской революции, гражданской войне, коллективизации и т.д.
В самом деле, поскольку "ни в одной европейской стране они не подвергались таким ограничениям и преследованиям, ни в одной стране они не были загнаны в Черту оседлости"1, революция для многих евреев, и прежде всего для еврейской бедноты, оказывалась единственной возможностью добиться человеческого положения, сравняться в правах с остальным населением, разрешить общие для всех социальные проблемы. Отсюда — значительный процент евреев среди революционеров. Однако намеренное выпячивание этого обстоятельства отвлекает внимание от фактов никак не вписывающихся в распаляющую сердца "патриотов" картину.
1
1) Среди меньшевиков, решительно отвергавших, как известно, идею захвата власти в октябре 1917 года, было большое количество евреев, они входили в руководство меньшевистской партии с первых лет ее создания, например — Ю.О.Мартов, П.Б. Аксельрод, Р.А.Абрамович, Ф.И.Дан, Г.Я.Аронсон, С.Шварц, редактор меньшевистской "Московской газеты" Н. В. Вольский и др.