Эллины и иудеи

Все чудно, непривычно... Америка — и детсад... Община предлагает Сашке в будущем учиться в еврейской школе: помимо обычных предметов - Тора, история еврейского народа, иврит... Марина и Миша в скептическом недоумении: Тора и иврит для них примерно то же, что веды и санскрит... А для меня?.. "Да, да,— говорю я себе, — начни-ка с себя..." И дальше — дальше все вперемешку: письма от ребят — скандал в ЦДЛ ("Сегодня с плакатами — завтра с автоматами!") — машинка — издательская верстка моей книги "Раскрепощение" — звонки: "А нам говорили, что вы уже уехали..." — письма от ребят, Сашкины каракули — беженцы в Москве, в постпредствах, на вокзалах — в Прибалтике демонтирован памятник Ленину — осквернены еврейские могилы в Молдавии — у нас в республике усиливается напряженность: дает себя знать закон о государственном языке, одни требуют передачи северных областей России, другие — преимуществ для коренного населения— машинка, машинка, машинка — письма, телефонные переговоры (много ли наговоришь, если минута — шесть рублей?..) — в Москве создан "Апрель" — и мы создаем свой, казахстанский, чтобы дать отпор переходящим в наступление сталинистам... А в прессе все яростней полемика, обнаженный антисемитизм "патриотов" — моя жена садится за статью против выступления Шафаревича в "Новом мире", мы оба стучим на машинках, она в своей комнате, я в своей — в магазинах пустеют полки, "визитки", талоны — из Алма-Аты растет поток уезжающих, в том числе и наших знакомых: родители едут, страшась за своих детей, не желая им жизни в постоянном унижении (в лучшем случае!), старики едут ради внуков, перерубая вросшие в эту жесткую, горькую, родную землю заскорузлые корни — "А вы что же?.." — "А мы— нет!.." — и нам не верят — в газетах, в журналах — выступления москвичей, уже в ответ на погромно-расистское "письмо семидесяти четырех" — Юрия Щекочихина, Павла Гутионтова, неизвестного мне прежде Вячеслава Карпова в "Октябре", отважной, талантливейшей Натальи Ивановой в "Огоньке" — публикация еврейских поэтов в переводах Брюсова, Бунина, Вячеслава Иванова, Федора Сологуба с предисловием Сергея Аверинцева: "Я-то еще застал в мои школьные годы последних могикан старой русской интеллигенции. У этих русских стариков с избытком хватало своих обид, но они были чувствительны и к чужим. Они были так воспитаны. И потому мне трудно поверить, будто здесь что-то нуждается в разъяснениях. Когда бьют евреев, русские поэты откладывают свои дела и садятся переводить еврея. Проще — не бывает"...

В Москве гремят баталии — а у нас выходит роман Володи Берденникова "Время детских вопросов" — о шестидесятых, "наших шестидесятых", с нашими "детскими вопросами", на которые и повзрослев не в силах ответить, например: почему в настрадавшейся от фашизма стране вызревает новый фашизм?.. Выходят книги Мориса Симашко, Галины Васильевны Черноголовиной, Виктора Мироглова, Руфи Тамариной, Павла Косенко — раздавили наш клуб ״Публицист", но мы существуем не в одиночку: почти все соклубники сорганизовались в "Апреле", руководит им Александр Лазаревич Жовтис... Но два события оттестняют для меня остальные: истерико-"патриотическая" массированная атака на "Октябрь" под флагом борьбы с "русофобией" — и сотни убитых, задушенных, утопленных, разрубленных на части, сожженных в кострах — в Оше, совсем недалеко от нас, в Киргизии...

В такое время единственной спасенье — работа, машинка, иногда выплеск в газетах, за это время их было три — о Пастернаке, о ситуации в республиканской литературной жизни и о том, что единственная гарантия демократии — демократия... Работа, работа — и еще сознание, что Сашенька спасен. Представить только: десятичасовая операция на открытом сердце (сердечке!..) — какие же рубцы исполосовали, должно быть, его маленькую, с хрупкими ребрышками, в сиреневых прожилках грудь... Но звенит, серебрится в телефонной трубке его голос — и нет в нем той проклятой, невыносимой, той нарастающей, булькающей, хрипящей одышки, слыша которую становилось стыдно жить, стыдно дышать...

Во второй половине лета мне предлагают путевки в Дом творчества — снова Юрмала, снова Дубулты, светлый песок, сквозная, темная зелень сосен, легкое синее небо, недвижимо висящие над морем багряные облака, до самой полуночи полные негаснущего жара... В начале августа мы вылетаем. Семнадцатое — годовщину нашей разлуки с детьми — мы будем встречать там...

21

В дорогу — перелет Алма-Ата — Рига длится девять часов — я захватил ворох газет, среди них — "Русский голос", издающийся в Нью-Йорке на русском языке. Мне принесли его перед самым вылетом. Естественно, все, связанное с Америкой, теперь и воспринималось мною по-особому.

Вот что я прочитал в этой газете (номер был относительно свежий — за 28 июня 1990 года).

На первой странице — "Российская хроника":