Елизавета. В сети интриг

Копия этого договора была отправлена русским посланником при дворе польского короля бароном Кайзерлингом великой княгине, и эта государыня приглашалась принять в нему участие и объявить войну прусскому королю, своему союзнику.

Принц Брауншвейгский, граф Остерман, канцлер князь Черкасский и вице-канцлер граф Головкин, все находившиеся под влиянием маркиза де Ботта и графа Линара, не только не нашли никаких возражений, но убедили великую княгиню-правительницу принять его, и в сторону Риги были двинуты российские войска, чтобы атаковать прусского короля на территории королевской Пруссии.

Так как этот договор сначала был передан мне и два дня находился в моих руках, я объявил великой княгине, что «меня приводит в ужас этот договор, направленный на то, чтобы лишить престола и владений монарха, который, как и его предшественники, с начала этого столетия был самым верным союзником России и особенно Петра Великого, что Российская империя на протяжении более сорока лет ведет обременительные войны, что ей нужен мир, чтобы привести в порядок внутренние дела государства, и что я и министерство ее императорского высочества будем нести ответственность за это перед юным монархом ее сыном, когда он начнет царствовать, если будет начата новая война в Германии в то время, когда та, которую мы ведем со Швецией, еще не закончена, и что ее императорское высочество только что заключила союзный договор с королем Пруссии».

Великая княгиня, находясь в полном подчинении у графа Линара и маркиза де Ботта, не встретила никаких возражений ни от кого из своих министров, за исключением меня; она рассердилась на меня и сказала мне с запальчивостью: «Вы всегда за короля Пруссии; я уверена, что, как только мы двинем наши войска, прусский король выведет свои из Силезии».

С этого дня великая княгиня стала оказывать мне дурной прием, и так как я не мог помешать тому, чтобы двинуть войска в сторону Риги, то попросил отставку, которая была мне дана сначала немилостиво, и я удалился в Гостилицы. Через несколько дней ее дурное расположение духа прошло, и она пожаловала мне пенсию в пятнадцать тысяч рублей в годи караул от Преображенского полка к моему дому.

Доказательством непростительной небрежности великой княгини служит то, что она была за несколько дней предупреждена английским посланником господином Финчем, что будет низвергнута, если не примет мер предосторожности; но она не только не приняла никаких мер, но имела даже слабость говорить об этом с принцессой Елизаветой, что и ускорило выполнение великого плана этой государыни самой возвести себя на престол.

…Огромная пустота в пространстве между верховной властью и Сенатом были совершенно заполнены Советом или Кабинетом этой принцессы, где вместе со мной, как первым министром, были граф Остерман, канцлер князь Черкасский и вице-канцлер граф Головкин. Мы сказали выше, что граф Головкин, недовольный тем, что не был назначен членом Кабинета при императрице Анне, оставался в постели на протяжении девяти или десяти лет, но как только, по моему предложению, он был назначен вице-канцлером и кабинет-министром, он встал с постели, явился во дворец и сказал: «Я в состоянии работать». Затем я позаботился о распределении дел Кабинета между различными департаментами.

Военный департамент был моим.

Департаменты морской и иностранных дел были графа Остермана.

Внутренние дела империи находились в ведении департамента канцлера князя Черкасского и вице-канцлера графа Головкина.

То, что каждый определял и решал в своем департаменте, выносилось в Кабинет на всеобщее рассмотрение и отдание соответствующих приказов. Этот порядок был исключительно делом моих рук. Было увеличено также число сенаторов господином Брылкиным и др.

Сенат также был разделен на несколько департаментов; но моя отставка от службы помешала мне устроить все согласно общему плану, над которым я работал.

Регентство великой княгини Анны продолжалось всего годи шестнадцать дней, а именно с 8 ноября 1740 года до ночи с 24 на 25 ноября 1741 года, когда она была арестована в своей постели самой принцессой Елизаветой, сопровождаемой Преображенскими гвардейцами.

Глава 20. Не подчиняться, а властвовать

Лесток отправился в Зимний дворец: в окнах комнаты, которая, по его предположению, была спальней правительницы, света не было. Он не удивился: ему хорошо было известно, что Анна Леопольдовна постоянно меняла опочивальню.

Вернувшись к Елизавете, он нашел ее молящейся перед иконой Богоматери.

– Пойдем, Лиза. Пора.

Елизавета не сразу поднялась с колен. Она словно и не заметила Лестока: заканчивала молитву. Тот терпеливо ждал. Наконец она обратила к нему взгляд.

– Я обет сейчас дала. Святой обет. И ты поклянись мне, иначе шагу не сделаю из этих покоев. Клянись, что ни одна капля крови не прольется сегодня.

– Но, матушка, как же…

– Клянись, не перечь мне!

– Клянусь… – растерянно повторил Лесток.