Елизавета. В сети интриг

– И еще одно, Катюша. Ежели станет ясно тебе, что Петр ни на что не годен вовсе, так и сошли его в крепость, как папенька мой жену свою сослал. Пусть доживает в каменном мешке, если уж у него не хватит ума царем хотя бы для виду оставаться. Аль можешь и выслать его вовсе в его прекрасную Голштинию без права возвращения, пенсион ему назначь – пусть там сабелькой своей машет…

– Но как же тогда дети, братья и сестры наследника?

– А вот за этим мы и позвали тебя. Императрице дозволено многое. Хотя чудом можно считать, когда ее сердечный друг, избранник становится ее мужем венчанным. Вон как у нас с Алешенькой…

Разумовский погладил пальцы Елизаветы.

– Серденько, не надо. Успеешь другим разом.

– Не будет другого раза, Алеша. И не плачь, то нынче без толку. – Елизавета перевела взгляд на лицо Екатерины. – Слушай внимательно, дочь моя. Ежели решишься ты при живом, пусть и сосланном муже нового аманта в супруги возвести, то сразу растолкуй ему, что браку суждено тайным навеки оставаться. Вон как у нас с Алешей.

Разумовский вновь погладил пальцы жены.

– Не одну сотню раз спроси у себя, хочешь ли ты быть ему, сему аманту, женою, хочешь ли навеки тайну сердечную ото всех беречь, даже от близких самых. И столько же раз спроси у своего сердца, готов ли будет к такому твой любимый, не видит ли он в тебе лишь ступеньки наверх из существования своего нынешнего в золоченые высоты. Всмотрись в него пристально – видит ли он в тебе единственную любовь в жизни аль просто ты удобна ему ныне.

Голос царицы уже нельзя было назвать даже шепотом. Екатерина подала бокал, и Елизавета сделала несколько глотков воды.

– Ежели ты все же отыщешь такого человека, ежели достанет у него всех качеств, то обратись за советом к Алеше. Он мудрый да честный, он врать тебе не станет. Ежели он одобрит выбор твой – не мешкай более ни секунды. Венчайся, рожай деток, люби его – так, как мы с Алешей всю жизнь…

Екатерина, обмирая от ужаса, слушала императрицу. Та даже не знала, как близка ей мысленно ее невестка, не ведала о зароках, которые та еще девочкой дала себе.

– А теперь, дочь моя, подлинное мое дитя, ступай. Да позови отца Симона, близок мой час. Иди! И помни о своем обещании!

– Матушка!

– Ступай, деточка, ступай. С тобой моя любовь будет. Береги ее, береги страну… Прощай…

Пальцы императрицы ослабли, она впала в беспамятство. Только сейчас Екатерина смогла встать с колен. С трудом она выпрямилась, вышла в малую приемную.

Всего в паре шагов за ней следовал Разумовский.

– Нужен доктор, граф. Я поспешу…

– Делай как знаешь, дитя. Но не думаю, что надо торопиться. Матушка наша ждала только тебя. Сейчас она успокоилась, передав тебе все, что хотела.

– Отчего вы ведаете, что все?

– Мы с Лизанькой прожили не один десяток лет, дитятко. Кому, как не мне знать, что за мысли тревожили ее в последнее время, о чем было ее беспокойство.

Екатерина взглянула в лицо Разумовского – тот был непонятно спокоен, должно быть, привыкнув уже к мысли о скорой утрате.

– Но есть, красуня, еще что, что дочери-то Петровой говорить было невместно, а мне, сирому да убогому, позволено.

– Ох, граф, – Екатерина чуть улыбнулась, – вот любите вы сиротой-то прикидываться… Сил-то у вас, поди, поболе, чем у меня будет. Так что же велела передать матушка императрица такого, невместного ее царственной воле?

– Дитятко, – Екатерина с изумлением увидела, что Разумовский смущен, как девица. – Ведомо нам, особливо мне, какими чувствами к тебе горит братец мой меньшой, Кириллушка.

Екатерина покраснела – Кирилла она и впрямь выделяла среди прочих, чувствовала, что он к ней неровно дышит. Но все же вот так, впрямую… «Вот что значит «невместо ее царскому положению»…

– Так вот, ежели и у тебя, голубка, душа к нему лежит…

– Ох, граф, как же сейчас о таком-то говорить…

– Императрица повелела, серденько. Еще она просила сказать, что с помощью Кириллушки ты многого добиться сможешь легко, что он помощником будет замечательным. Да и детки…

– Граф! – Екатерина гневно выпрямилась.

– Не серчай, Катюша. Лизанька-то аки дочь тебя почитает. Вот и велела тебе все это, как дочери, и передать. Сердцу не прикажешь, вестимо. Однако мне, пастуху-лапотнику, как никому другому, ведомо, чего может добиться женщина, чье сердце любит. Ведомо и то, чего может добиться мужчина, у которого такая женщина есть. Так что прости уж нас, стариков, лапушка.

– Ну полно, граф, полно… Я не сержусь вовсе. Только горько мне терять государыню-матушку, вот я глупости-то и горожу.

– И то, девонька, ступай за докторами. Но помни наказы дочери Петровой.

Но надежда уже оставила Екатерину. Да, граф Алексей Григорьевич прав – подлинное завещание императрицы было адресовано ей одной. И теперь только в ее руках, руках великой княгини Екатерины Алексеевны, судьба державы, что бы ни утверждали придворные лизоблюды.

Слезы, стоявшие в глазах Разумовского, были тому лучшим подтверждением – он уже оплакал потерю своей императрицы и супруги. И теперь ей, жене наследника престола, осталась лишь одно: в одиночку оплакать смерть своей духовной матери и наставницы, дочери великого царя.