Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

транный какой-то выдался день. С самого утра. Ещё за крупяным завтраком Луиза чувствовала на себе многозначительные, оценивающие взгляды отца и матери, но оба они ловко отворачивались от ответных вопросительных глав девочки.

Впрочем, и к Фридерике в такой же степени относились эти взгляды, но тогда в глубоких синих глазах матери вспыхивал сожалеющий огонь, а в серых тусклых глазах отца она ничего не могла прочитать. Он, как всегда, прятал их буравчики под седыми кустистыми бровями.

Луиза недоумевала: в чём дело, что она или Фридерика натворили, за что может последовать выговор, всегдашнее напоминание о высоком сане и необходимости блюсти строжайший этикет. Слуги безмолвно вносили блюда, старательно разливали овсяную кашу, размазывая её по тарелкам, сдабривая прозрачные ломтики хлеба едва видной плёнкой масла, но ничего особого в их поведении Луиза не увидела. Всё было как всегда, за исключением вот этих вопросительных и оценивающих взглядов отца и матери.

Но ей недолго пришлось недоумевать. Перед самым концом завтрака мать, Амалия Баденская, высокая не старая ещё женщина с кудряшками светлых волос на макушке, в снежно-белой утренней блузе и с такой же салфеткой на коленях, промокнув узенькие синеватые губы, бодро сказала:

— Луиза и ты, Фридерика, сегодня у вас не будет занятий. Оденьтесь для дороги. Маркграф[1], ваш дед Карл, ждёт вас к себе сразу после завтрака.

Тут отец, наследник баденской маркграфской короны, не выдержав многозначительности момента, подмигнул сразу обеим девочкам.

Старшие сёстры-близнецы, Каролина и Амалия, сразу обиделись: не к ним было обращено слово матери, не им подмигнул отец, хотя и они уловили эту странную атмосферу в замке. Зато младший брат, Карл, так ничего и не заметил. Он всё ещё рыскал глазами по стерильно чистому столу, надеясь ухватить лишний кусок хлеба с маслом или, в крайнем случае, хоть что-то из оставшегося у сестёр. Луиза, сидевшая рядом, незаметно придвинула ему кусочек сыра — она каждый раз делала это, невзирая на замечания матери, Карл рос рыхловатым увальнем, и, несмотря на то что ему минул пятый год, заботы о хлебе насущном были его ежедневными заботами. На этот раз Амалия Баденская сделала вид, что не заметила этого кусочка сыра, и ограничилась единственным замечанием:

— Я велела приготовить вам выходные платья, а поедете вы в дорожных.

И Луиза, и Фридерика внутренне мгновенно расцвели: они любили бывать у деда. В том старинном замке было значительно вольготнее, чем здесь, в Дурлахе, там можно было вдоволь поесть сладкого печенья, не опасаясь выговоров матери, слишком боявшейся полноты принцесс и младшего сына.

Но девочки не позволили себе ни излишней торопливости, ни улыбки радости на лицах. Только на бледных, почти прозрачных щеках Луизы вспыхнул непрошеный румянец, а губы десятилетней Фридерики сжались в нитку, боясь выпустить на свет весёлую улыбку.

Они чинно поклонились матери и отцу, степенно вышли из столовой и лишь тут дали себе волю. Схватившись за руки, они вприпрыжку подскочили к лестнице, ведущей в их спальню, пронеслись через две ступеньки, и словно буря распахнула дверь их комнаты. Только голоса девочек звучали тихо и сдавленно:

— К деду! Салют маркграф! Салют Карл!

Крики могли обратить на себя внимание слуг и сидевших внизу, за столом, родителей, и они лишь покрутились по крохотной комнате, задевая подолами за диваны и кровати, схватившись за руки и бледнея от счастья.

И только тогда опомнилась Луиза: зачем их зовут к деду? И почему их, а не старших, близнецов Каролину и Амалию? И вообще, что за странные взгляды кидали сегодня на них за столом мать и отец?

Но она не стала обсуждать это с Фридерикой: той недавно исполнилось десять и все важные вопросы были ещё недоступны её пониманию...

Неуклюжая, недавно взятая в замок горничная Доротея едва успела постучать в дверь, чтобы выполнить распоряжение госпожи и одеть девочек, а они уже выпорхнули навстречу ей, готовые к выезду. Их серые платья, отделанные белыми муаровыми рюшами, и точёные лёгкие башмачки всё ещё сияли чистотой, но становились уже несколько тесноваты — девочки быстро росли, а плоёные[2] чепцы сидели на самых макушках, открывая чистые высокие бледные лбы.

Доротея не успела и повернуться, сказать хоть несколько слов, а девчонки уже неслись по лестнице, опережая её.

У высокого крыльца уже стояла пара серых в яблоках тяжёлых лошадей, запряжённых в лёгкий шарабан, на козлах важно восседал грум[3] в красной с золотом ливрее, а на запятках пристроились двое слуг, успевших погрузить коробки с парадными одеждами принцесс.

Вся семья вышла проводить сестёр. Сам наследник маркграфского престола теснился позади старших дочерей и Карла, пятилетнего рыхлого увальня, а супруга наследника Амалия, мать девочек, чуть ли не всплакнула, провожая Луизу и Фридерику грустным всёпонимающим взглядом.