Эликсиры Эллисона. От любви и страха

– Главное, держись от меня подальше, – сказал я. – Ты мне неприятен, и в этом плане перемен не предвидится. Я уже совершил ошибку, когда повыдергал ядо-сорняки, но таких ошибок больше не будет. И не смей лезть в мои склады продовольствия. И не встревай между мной и дромидами. У меня работы до черта, а тут еще ты под ногами путаешься… Смотри, не то я тебя пристукну, швырну в речку, а то, что с тебя не догрызут рыбы, выбросит на лед Холодильника. Врубаешься, нет? – Понятное дело, я просто трепал языком. Хуже всего было даже не то, что я настраивался на агрессивность, которая однажды уже испортила мне жизнь. Хуже всего было то, что он знал, что я просто треплю языком. Он смотрел на меня достаточно долго для того, чтобы я уже не мог разыгрывать оскорбленное достоинство – и снова принялся ковыряться в мусоре. Я отошел, чтобы поискать фуксов для беседы, но они в этот день нас избегали.

А ночью он уже обустроил собственное жилище.

На следующий день Амос привел с собой двух самок, которые устроились на своих восьми ногах почти как на стульях. И старый кастрат объяснил мне, что эти две самки – в экстазисе он спроецировал образ «готовые для случки» – соединятся со мной в «Как», чтобы попробовать объяснить их отношение к Дедушке по Матери. Это был первый случай, когда племя само вызвалось в чем-то помочь мне, за последние шесть месяцев.

И я понял, что мой незваный гость платит мне за гостеприимство.

Позднее, в этот же день, я обнаружил, что между опорами моего вигвама всунута колючая ветка изумрудоягодного кустарника. На ней была целая гирлянда плодов.

Где аборигены нашли ее посреди совершенно пустой равнины, я не знаю. Ягоды уже начинали портиться, но я торопливо рвал их, царапая руки о шипы, и выдавливал зеленый сладкий сок прямо в рот.

Так мы и сосуществовали. Он рыскал повсюду, сидел, беседуя с Амосом и его племенем целыми часами, а я ковылял вокруг вигвама, играя роль Хозяина Поместья и постоянно заходя в тупик, пытаясь понять расу существ, которые внимательно меня слушали, а потом явно намекали на то, что я слабоумный, потому что никак не мог понять, в чем заключается неутолимая жажда Дедушки по Матери.

А в один прекрасный день он исчез. Было начало переходного сезона, и яростные ветра дули с Жароландии. Я вылез из вигвама и понял, что остался один.

Все-таки я пошел к его палатке и заглянул внутрь. Пусто – как я и предполагал. На склоне холма неподалеку два фукса-самца и старый кастрат были заняты тем, что утаптывали землю. Я подошел к ним и спросил, куда делся этот тип. Охотники отказались входить со мной в контакт и продолжали топтаться на склоне, словно совершая какой-то ритуал. Старый фукс почесался и объяснил мне, что святой ушел в Ледоландию. Снова.

Я прошел к краю Западного Провала и принялся напряженно вглядываться в безжизненное пространство ледников. У нас стало теплее, но там, на льду, было абсолютное запустение. Я видел следы, оставленные его лыжами, но идти за ним я не собирался. Если ему приспичило покончить с собой, это его личное дело.

Но меня охватило необъяснимое чувство потери.

Оно длилось с полминуты, а потом я улыбнулся и вернулся к старому фуксу, с которым попытался затеять беседу.

Восемь дней спустя он вернулся.

Теперь он меня пугал не на шутку.

Он заштопал свой термокостюм. На нем по-прежнему было множество трещин, и он выглядел, как отработанный товар, но гость мой приближался бодрым шагом, а лыжи проворно несли его вперед до тех пор, пока он не добрался до покрытой мхом тундры. Тогда он наклонился и, почти не сбавляя скорости, сбросил лыжи, продолжая идти. Прямо к базовому лагерю, поднимаясь по краю Западного Провала. Капюшон он сбросил, дышал глубоко и ровно, словно подъем не стоил ему никаких усилий, а его длинное лошадиное лицо покраснело от ходьбы. Оно было покрыто двухнедельной щетиной, и будь я проклят, но он выглядел точь-в-точь как те солдаты удачи, что, покуривая трубки и прихлебывая выдохшееся пиво, ошиваются в барах вокруг порта Медеи. Герой.

Искатель приключений.

Он прошлепал по грязи, через ямы, наполненные водорослями, и прошел мимо меня к своей палатке, куда и залез. Я не видел его до конца дня. Но в эту ночь, когда я сидел у вигвама, вдыхая теплый ветер, который запахами рассказывал мне о Жароландии ближе к Арго, на вершине мира, я увидел, как Амос Мудрый и два столь же старым дромида появились из-за холма и скользнули к его палатке. Я наблюдал за ними до тех пор, пока героический искатель приключений не вышел и не сел с ними в круг.

Они не двигались, не жестикулировали, да вообще не делали ни черта, они просто включились в общую беседу, передавая друг другу образы, словно курильщики опиума, передающие по кругу дымящуюся трубку сновидений.

А на следующее утро я проснулся от лязганья и грохота. Откинув полог вигвама, я вышел наружу и увидел, как он соединяет сегменты сляпанного кое-как подобия саней. Он раздербанил полки в транспортных ангарах и повытаскивал все до единого кожаные хомуты, которыми погрузчики стягивали доставляемые грузы.