Эликсир

А что же с Сейджем? Ведь он выглядит точно так же, как на картине, написанной Оливией! Мне показалось по меньшей мере странным, что Сейдж в новом воплощении ни на йоту не изменился, чего нельзя было сказать про меня.

Я невольно почувствовала облегчение, когда взрыв громкого смеха в гостиной оборвал хоровод моих бессвязных мыслей. Сейдж и Бен уже вместе над чем-то смеются? Ну и странные дела творятся в этой хижине на деревьях! Я понимала, что мне следует скорее вернуться, пока мое длительное отсутствие не возбудило подозрений, но не в силах была оторваться от этих картин. Что, что же все-таки это значит? Существует ли какое-то рациональное объяснение этим удивительным событиям?

Не стоит ли напрямую спросить об этом у Сейджа? Наверное, он не будет в восторге от того, что я тут лазила, но вряд ли так уж рассердится. В конце концов, мы с ним едва знакомы, и я тоже имею право пытаться разузнать что-то о человеке, которому приходится доверять свою жизнь.

Я уже повернулась к двери, собираясь выйти из комнаты, но мое внимание привлекла еще одна картину в углу. Холст не был обрамлен, явно не предназначался для всеобщего обозрения. Сейдж неспроста задвинул его в самый угол, за стопку других картин, и вдобавок накрыл какой-то тканью. Но сбоку ткань сползла, и открывшийся под нею чей-то глаз приковал к себе мой взгляд.

Он был большим, широко распахнутым, с ярко синей радужкой. Он был красивым… И пустым, как у призрака. Почему-то я не могла оторваться от этой картины. Я и сама не заметила, как опустилась перед картиной на колени и сняла полотно.

Мне пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не закричать во всю силу легких

Естественно, что глаз был пустым! Он принадлежал Оливии, и она была мертва. Она валялась на боку, и весь затылок ее был размозжен безжалостным ударом, а рот оставался распахнут в последнем вопле предсмертного ужаса. Кровь растеклась вокруг тела темной лужей, и в этой луже блестел знакомый мне амулет в форме ириса. На картине преобладал этот жуткий алый цвет пролитой крови, и тело Оливии являлось центром общей картины безжалостной резни. Картина запечатлела и другие тела: мужчины и женины, все в каких-то нелепых ломаных позах, все мертвы, и брошенные убийцами шпаги и кинжалы пригвоздили их к полу.

Перед моим мысленным взором тут же замелькали картины из моим недавних ночных кошмаров, и я болезненно сморщилась. Да, я переживала эту сцену.

О, Господи, я что сейчас, разглядываю сцену своей собственной гибели?

Дрожащими руками я вытащила из стопки еще одну картину. Я уже была не в силах остановиться, но от одного прикосновения к этому полотну у меня кровь застыла в жилах.

Потому что на нем была изображена Аннелина… Или, точнее сказать, то, что было когда-то Аннелиной. Она лежала в спальне, обставленной в белом цвете: белые занавеси влетают в комнату из открытого окна, кровать застлана белоснежным бельем, мебель тоже белого цвета. Аннелина была одета в прозрачный белый пеньюар. Единственными яркими пятнами были ее алые губы, темная грива спутанных волос, серебряная цепочка, на которой висел амулет в форме ириса, невидящие пустые карие глаза… И кровь. Она ручьями лилась из многочисленных ран на ее теле и запятнала рубиновыми каплями пол у кровати, разрушая снежную непорочность белого фона картины.

И еще одно жуткое пятно алого цвета вмешивалось в монотонность обстановки на этой картине.

Единственная алая роза на невероятно длинном стебле. Она была воткнута в ее грудь, прямо напротив сердца.

Я почувствовала, что мне сейчас станет дурно.

Я больше не в силах была на это смотреть. Но я не могла отвернуться.

Из гостиной снова послышались голоса — сколько я уже остаюсь в этой комнате? А что, если Сейдж зайдет сюда? Что он сделает, если увидит меня здесь?

Я торопливо принялась рыться в стопке картин и быстро поняла, что все они так или иначе являются отражением одного и того же события. Мертвая Делия по сравнению с первыми двумя казалась девственно прекрасной, ее ничуть не портила маленькая дырочка на лбу, как раз над переносицей. Кэтрин же, напротив, вызвала у меня оторопь: я буквально почувствовала, как она металась и кричала от боли и ужаса, прикованная к столбу, вокруг которого полыхало пламя «священного» костра.

Голоса приближались. Я должна убираться отсюда, пока не поздно.

И тут я увидела еще кое-что. Гвоздики, ровны рядком вбитые в стену. Точнее сказать, там было четыре гвоздика. И на каждом висела изящная серебряная цепочка с амулетом в форме ириса.

А еще там имелся пятый гвоздик.

Пустой.

Пока пустой.

Я пулей вылетела из комнаты и едва успела добежать до туалета и склониться над унитазом. Меня с силой вырвало.

И тут же в дверь громко заколотили.

— Клиа! Тебе плохо? — загремел голос Сейджа. — Ты уже сидишь там целую вечность!