– А как же мне говорить, Куприян Семёнович? Эликсир из меня потихоньку испаряется, а вы всё «дай подумать» да «дай подумать»! Может, я зря эту гадость пила?
– Зоя, кажется, я объяснил тебе: я не могу в подобных делах принимать скороспелые решения, да! И ещё раз повторяю, оставь, пожалуйста, этот наглый тон! Именно наглый, вот так!
– У меня, Куприян Семёнович, тон никакой не наглый, а самый обыкновенный, вот! А если вы не можете принимать решения, тогда я могу принимать решения. Вот!
Купрум Эс вскочил.
– Что-что? – тихо переспросил он.
– А вот то, что это очень несправедливо: почему это я должна мучиться, всякую гадость глотать, а вы будете только решения принимать да мной командовать?
– Потому… потому, что ты ещё мала, Зоя! – дрожащим голосом почти закричал Купрум Эс. – Вот так! Мала!
Зоя упёрлась кулаками в бока:
– Ах, если я мала, значит, у меня в голове мозгов совсем нет! А я вот, между прочим, такое доброе дело придумала, что с вашими пьяницами да лодырями не сравнить! Мне за него человек… человек двести спасибо скажут. Вот!
Купрум Эс сжал костлявые, опущенные к бёдрам кулаки:
– А я… я запрещаю тебе что-либо предпринимать! Категорически запрещаю! Категорически, да!
И тут Зоя совсем перестала сдерживаться.
– А между прочим, вы мне ничего не можете запретить! – в свою очередь почти закричала она. – Это, наоборот, я вам могу запретить! И я вам запрещаю мне что-нибудь запрещать! Слышите? И я… я вам приказываю не спорить со мной! Вот!
И в кабинете химии наступила тишина. Только гомон ребят в коридоре доносился из-за двери. Бледная Зоя смотрела на Куприяна Семёновича, а бледный учитель смотрел на неё. Светлые глаза его стали почти круглыми. Вот он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, вдруг как-то судорожно скривил его и, не сказав ни слова, снова закрыл. Потом опять открыл и, опять не издав ни звука, закрыл. Так повторилось несколько раз. Зое стало немножко жутко, и она вдруг выкрикнула из последних сил:
– И вообще… и вообще… уходите и не показывайтесь мне сегодня на глаза!
Так Купрум Эс вторично испытал на себе действие своего эликсира. Ноги его сами собой пошли к двери, и одновременно он почувствовал, как невыносимо для него сознание, что Зоя смотрит на него. Но стоило ему выйти в коридор, как тут же наступило облегчение. Он мог теперь рассуждать спокойно и действовать хладнокровно. Гомонившие в коридоре третьего этажа ребята давно не видели старого учителя таким бодрым, таким подтянутым. Он прошёл мимо них твёрдым, размеренным шагом, подняв голову, слегка выпятив грудь. Он знал, что сегодня уроков у него больше нет, поэтому, выйдя из школы, направился во Дворец пионеров.
– Добрый день, Сильвия Михайловна! – сказал он женщине, сидевшей в вестибюле. – Ключ мой, пожалуйста!
Сильвия Михайловна выдвинула ящик стола, достала ключ.
– Что так рано сегодня, Куприян Семёнович? – спросила она.
– Навести порядок надо. Вот так! Вы не знаете, Николай Николаевич у себя?
– У себя. Тоже порядок наводит.
Николаем Николаевичем звали руководителя кружка «Умелые руки». Куприян Семёнович поднялся к нему на третий этаж.
– Добрый день, Николай Николаевич! – сказал Купрум Эс. – Вы не одолжите мне молоток? Побольше.
– С возвратом, – ответил сорокалетний лысый крепыш в синем халате.
– Разумеется. Благодарю вас! Да!
С молотком в руке учитель спустился на второй этаж, отпер дверь своей лаборатории и вошёл в неё. Здесь он постоял, подумал, приложив указательный палец к нижней губе, затем достал из кармана пиджака другой ключ, поменьше, и открыл им шкаф, где хранился его аппарат. В этом же шкафу, свернутые, лежали чёрные полотнища, которыми Купрум Эс занавешивал окна. Он вынул их, постелил одно полотнище на стол посреди лаборатории, на это полотнище постелил другое, на них он поставил вынутый из шкафа аппарат и закрыл его третьим занавесом.
После этого Куприян Семёнович взял в руки молоток и в молчании постоял с минуту перед возвышающейся на столе чёрной угловатой горой.
– Н-да!.. Вот так! – сказал он и, держа ручку молотка вертикально, стукнул его стальной головкой по горе.
Послышался негромкий звон стекла, и гора в одном месте осела. Купрум Эс ударил ещё, ещё, ещё… Он орудовал молотком, как пестиком, и неторопливо толок им свой хрупкий аппарат. Скоро от горы ничего не осталось, кроме мелких бугорков под чёрной материей. Теперь при каждом ударе молотка слышался не звон, а лишь негромкий хруст.
Купрум Эс перестал стучать. Хотя работа была не тяжёлая, сильная испарина выступила у него на лбу. Покончив с аппаратом, он вылил в мойку содержимое своих бутылок и под струей воды соскрёб с них бумажные ярлыки. Затем он снова подошёл к шкафу, где в тайнике, за фальшивой стенкой, хранилась толстая тетрадь с расчётами и формулами. Вынув её оттуда, учитель отправился в туалет. Там, стоя перед унитазом, он порвал свои записи на мелкие клочки и несколько раз спустил воду.